Книга Хозяин Зоны - Александр Эсаулов

Ночью из старого здания выехала крытая машина, набитая до отказа страшным грузом. Куда она отправилась, теряясь в ночной темноте, одному Богу известно…

Глава 27

Хмельницкая область, г. Изяслав. Январь 1959 г.

— Надежда Николаевна, опять в колхоз?

Надежда Тысевич тяжело вздохнула. Опять. Опять ехать попутками, мерзнуть, идти в сапогах по сугробам… А что поделаешь? Такая работа… Январь — начало работ по подготовке к севу. Рачительные хозяева начинают подготовку заранее, чтобы к апрелю все было полностью готово. Для нее, инженера райсельхозтехники, январь-февраль — самое что ни на есть начало.

Холод Надежда переносила очень плохо. Памятной зимой 1938–1939 года, когда они с Марусей и мамой зимовали в избушке на курьих ножках, Надя заболела плевритом. Как они выжили без теплой одежды, без дров, одному Богу известно. Дров купить было не на что, печку топили чем придется. То, что получала Маруся в «раборатории» и мать на ватной фабрике, хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. Немножко выручали переводы от Георгия, которого после окончания института распределили в Дмитровку Черниговской области. Да много ли он мог прислать, если сам снимал комнату, а зарплата у учителей известно какая… Но все-таки это была ощутимая помощь.

Петьку восстановили в бронетанковом училище. В августе 1938 года к ним ни с того ни с сего вдруг прикатили из райвоенкомата. Петьку заставили собраться в срочном порядке и, не дав проститься ни с Марусей, ни с мамой, которые были на работе, увезли на вокзал. Там его посадили на поезд, вручив проездные документы до Орла и снабдив на дорогу деньгами, половину из которых Петька тут же передал младшей сестре, провожавшей его. Только на вокзале Петька признался младшенькой, что написал письмо маршалу Ворошилову и теперь, наверное, его восстановили в училище. Может, маршал приказал и с делом отца разобраться? Раз восстановили сына, то, может, и батю отпустят?

Маруся только ахнула вечером, когда узнала обо всем, а мать и вовсе расплакалась, понимая, что без Петькиной зарплаты надеяться можно разве что на чудо.

Наденька постоянно кашляла и буквально сгорала от высокой температуры. Бабка Супрунка зашла как-то к постояльцам, пощупала горячий лоб девочки, покачала головой и авторитетно заявила:

— Не жилец она… Помрет… Ты, Наталья, лучше за старшей приглядывай, может, вдвоем и выдюжите.

Но Наденька не умерла. Видно, крепок оказался детский организм, устоял перед болезнью, только с тех пор она плохо переносила холод и у нее постоянно болели почки.

В сентябре 1939 года часть Польши освободили от белополяков, как писали газеты, и воссоединили ее с Украиной. Изяслав перестал быть пограничной зоной, визы на проживание во всей Каменец-Подольской области отменили.

Узнав об этом, мать не стала медлить ни одного дня. Она словно очнулась от зимней спячки. Ей казалось, что если семья вернется в Изяслав, в свой дом, то все станет по-прежнему, а Николая обязательно освободят. Конечно, ей не сообщили, что муж расстрелян, и уведомление о том, что он получил десять лет без права переписки, дарило надежду на его возвращение в 1948 году. Ожидая своего Колю, она мечтала, что они заживут, как прежде, и представляла, как он обрадуется, узнав, что Георгий окончил пединститут, а Петьку восстановили в бронетанковом училище. К тому времени сын уже будет офицером! И главное, где же их Коля будет искать, как не в собственном доме?

В последний вечер они долго сидели у Малошинских, потому что в избушке на курьих ножках всем разместиться было просто негде. Пришла Дуся с сыном. Маруся собрала все деньги, что были на хозяйстве, тщательно распределила их и выкроила несколько рублей на бутылку самогонки. Малошинский тоже выставил бутылку бурячихи, мутно-желтой и крепкой, как спирт. Веселья никакого не получилось, да и отчего веселиться? Ехали вроде как к себе домой, а на самом деле снова в неизвестность. В том, что дом не пустует, Наталья не сомневалась, и как они будут снова вселяться, даже не представляла, однако в одном была уверена: за свое гнездо будет бороться до смерти!

Но о том, что произошло на родном подворье, она даже помыслить не могла. Когда после двухдневной дороги, езды в переполненных общих вагонах, мучительных пересадок и стояния в очередях они наконец вечером зашли в свой двор, на крыльцо вышел тот самый… Наталья не знала его воинского звания, но это был тот самый энкавэдист, который проводил у них обыск. Первой его узнала Маруся, и то только потому, что запомнила, как он, посмотрев на нее, швырнул библиотечную книгу «Война и мир».

— Мама, это же тот!!! Тот, который папу увел!!! — крикнула дочь и, как разъяренная кошка, прыгнула к Гребенкину, норовя вцепиться ему в лицо.

Сержант легко отмахнулся от девушки и правой рукой выхватил пистолет.

— Вы кто такие? Сумасшедшие?

Наталья опустила на землю узлы с одеждой и, освободившись от ноши, демонстративно потянулась.

— Это ты кто такой? — выйдя вперед, спросила она. — Я — хозяйка этого дома, Наталья Тысевич! — с гордостью произнесла она свою фамилию, наверное, впервые за все эти полтора ужасных года.

Маруся оторопело смотрела на мать, такой она ее вообще никогда не видела: спокойная, уверенная в себе, властная, словно ей был подчинен весь этот проклятый НКВД, в том числе и прыщавый сержант…

— Пошел вон из моего дома! — Наталья отодвинула Гребенкина, как будто тот был посторонним предметом, и прошла в дом.

Сержант остолбенел от неожиданности. Чего-чего, а возвращения прежних хозяев, да еще таких наглых, он никак не ожидал. Наконец, придя в себя, Гребенкин заорал:

— Вот сука!.. — Он метнулся за Натальей, но уже опоздал. В доме раздался сначала вопль, потом визг, звук бьющейся посуды, грохот падающей мебели и яростные крики.

— Это мама сука?! — закричала Маруся и тоже поспешила в дом.

Молоденькая жена сержанта никак не могла взять в толк, почему к ним в дом ворвались две злобные фурии и начали крошить все подряд, бить посуду и переворачивать мебель. Пока Венька пытался унять разбушевавшуюся Наталью, за дело взялась Маруся, а вслед за старшей сестрой и младшая Надя, подхваченная общей жаждой разрушения. Из распоротых подушек полетели перья, в кухне собралась лужа из пролитого Надей ведра, в которой плавали остатки борща из сшибленной с печки кастрюли. Рассвирепевших женщин Венька смог унять, только пальнув из пистолета в потолок. На головы посыпалась побелка, а в потолке образовалась небольшая дырка.

— Тихо, я сказал! Постреляю, как куропаток! Еще раз спрашиваю, кто такие?

Наталья, которая видела в Гребенкине источник всех своих бедствий, не сводила с него гневного взгляда, словно хотела прожечь его насквозь.

— Не помнишь, значит? Ты кого тут арестовывал в апреле прошлого года? А?

— А «Войну и мир» помнишь? — добавила Маруся.

— Какую войну и мир? — не понял Гребенкин.