Книга Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

— Простите, — сказал он с очаровательной улыбкой, которая, вероятно, является одним из условий для поступления на дипломатическую службу. — Мы, разумеется, прежде всего беспокоились о вашей безопасности. Присядьте. Нет-нет, я настаиваю. Не стану больше задавать вам вопросов, пока вы не придете в себя.

Он отправился к столу и начал нажимать на разные кнопки.

— Джоанн, зайдите, пожалуйста. Джоанн — моя помощница, — пояснил он мне. — Она о вас позаботится.

— Но я хочу, чтобы вы задавали мне вопросы! Произошла ошибка. Никто меня не...

Джоанн, судя по всему, ожидала вызова. К тому времени уже все посольство знало о моем появлении, и все сгорали от любопытства. Джоанн была старше своего шефа: как женщина она, разумеется, медленнее продвигалась по служебной лестнице.

— Вы должны меня выслушать! Джоанн мягко обняла меня за плечи:

— Ну конечно же, мы вас выслушаем, дорогая. Ни о чем не тревожьтесь. Пойдемте со мной, уверена, что вы хотите освежиться.

Если бы не седые волосы и не морщинки на матерински добром лице, я, может быть, и воспротивилась бы. Но меня искренне тронуло это милое лицо и неподдельное участие. К тому же я поняла, сколь ужасно выгляжу, а также вдруг обнаружила, что мне нужно в туалет. (Знаю, это совсем не «романтично», но так уж случилось.)

— Хорошо, — согласилась я, — пять минут. А потом я вернусь, Том, никуда не уходите.

Джоанн была очень добра. Она даже предложила мне воспользоваться ее косметикой. Увидев физиономию, уставившуюся на меня из зеркала, я приняла предложение. Я бы тоже не стала выслушивать такое пугало.

Джоанн задала мне только один вопрос:

— Он не сделал вам ничего дурного, милая? Он не...

Это был самый неудачный вопрос. Я вспомнила Фей-сала — как он шутит, как беспокоится о своей матери, увидела, как он падает, услышала, как кричит, стараясь предупредить меня, хотя то, быть может, был его последний, предсмертный крик. Поэтому я повернулась к Джоанн, словно фурия:

— Дурного?! Он был... — Моя реакция тоже была неудачной. Я гневно швырнула ей ее помаду. — Черт возьми, что это я стою здесь и по-дурацки подмалевываю свое дурацкое лицо! Может быть, он еще жив. Может быть, он умирает, его пытают и...

— Успокойтесь, милая.

— И не смейте называть меня «милая»!

Мне казалось, что я веду себя логично и оправданно, пока Джоанн не препроводила меня в маленькую комнатку, которая явно представляла собой медицинский изолятор. Другая седовласая женщина в кофте поверх белого халата поднялась нам навстречу.

— Значит, это и есть та молодая дама? Добро пожаловать домой, дорогая. Для всех нас огромное облегчение видеть вас.

Ощущение было такое, словно меня погружают в сахарный сироп. Они сомкнули ряды, зажав меня с обеих сторон, а подоспевший Том преградил дорогу к двери.

— Ну как она, Фрэнсис? — поинтересовался он, потирая руки и улыбаясь. Он думал, что худшее позади, хотя у меня мог быть нервный шок.

— Я еще не успела ее осмотреть. Если вы присядете, мисс Блисс.

Я начала спорить. А затем, с опозданием, поняла, что я наделала. Я совершила ошибку, защищая Фейсала. Жертвы похищений порой кончают тем, что присоединяются к похитителю, а если еще похититель молод и хорош собой, а жертва похищения женщина... Я сделала последнее усилие, чтобы взять себя в руки, но теперь, с дистанции времени, понимаю, что мне это плохо удалось.

— Что вы собираетесь делать? — спросила я, отступая от медсестры. — Не позволю никаких уколов, ненавижу уколы.

— Мы только померяем давление и пощупаем пульс, — сказала медсестра голосом, каким разговаривают с ребенком. — Никаких противных уколов, обещаю.

— Хорошо. — Я позволила ей усадить меня на стул и следила за Томом взглядом, который считала твердым и совсем не истеричным. На самом деле он, видимо, напоминал взгляд разъяренной дикой кошки. — Стойте там и слушайте меня, — сказала я ему.

— Поверьте мне, доктор Блисс, есть много людей, которые ничего не желают больше, чем выслушать вас. Но, — впервые в его голосе послышались нотки благожелательного понимания, — но будь я проклят, если допущу их к вам прежде, чем буду уверен, что вы в полном порядке. Я позвонил вашему... э-э-э... другу. Он уже едет.

— Моему другу? — Безумная надежда затеплилась во мне: неужели Шмидт и Джон добрались до Каира? Если они успели на десятичасовой поезд...

— Да, — улыбнулся Том. — Он звонил каждый час.

— Нормальное, — объявила медсестра, снимая манжету тонометра с моей руки. Она казалась разочарованной.

— Я уже вам говорила. Теперь...

— Откройте рот пошире.

Она надавила мне на язык шпателем и заглянула в горло.

Я подумала: пусть, какая разница, речь идет всего лишь о нескольких минутах. Ах, если бы я успела до того задать всего один вопрос!

Я забыла, что была не единственной важной американской персоной в Каире. Забыла, что самолет летит из Луксора в Каир всего шестьдесят минут. Его проводили прямо в медицинский кабинет. А разве вы не проводили бы безутешного миллионера к невесте, которую он потерял и снова обрел?

Увидев его, я вскочила, выбив из рук медсестры стакан, который она как раз поднесла к моим губам, и маленькие белые пилюли, которые она уговаривала меня принять. Бежать было некуда. В комнате имелась только одна дверь. Когда он схватил меня в свои крепкие объятия, я попыталась высвободиться.

— Дорогая, все в порядке, — воскликнул он, удерживая меня стальной хваткой. — О, Вики, я так волновался! Ничего не говори, дорогая, позволь мне просто обнять тебя.

Спокойствие и разумное поведение могут меня спасти, хоть и не наверняка, подумала я, но ничего не могла с собой поделать. Его прикосновение было невыносимо. Не дорогой лосьон и чистейшее белье, которыми он благоухал, а пот, кровь били мне в нос. Не гладковыбритое лицо, выражавшее высшую степень благовоспитанности, а зияющую дыру на месте, где до того было лицо Жана Луи, я видела. И падающего на землю Фейсала, и Джона, чья кожа изрезана на кровавые лоскуты нанятыми этим человеком садистами. Я вырывалась, кричала и пыталась кусаться. Кто бы упрекнул их за то, что они сочли все это тем самым эмоциональным срывом, которого ожидали? Чтобы сделать мне укол, руку пришлось держать двоим. Последнее, что я слышала, был голос Лэрри:

— Моя бедная девочка! Да благословит вас всех Господь. Теперь я сам о ней позабочусь.

Глава четырнадцатая

Итак, все началось сначала.

Так подумала я, когда, проснувшись, обнаружила, что нахожусь в большой комнате, обставленной старинной мебелью. Я чувствовала себя спокойной и расслабленной. Это единственный положительный эффект транквилизаторов. Они делают человека невозмутимым.

Но где-то в глубине моего фармацевтического спокойствия оставался крохотный участок мозга, взывавший к бдительности. Думай! — словно бы кричал он. Делай что-нибудь. Не лежи, как бревно, постарайся выбраться отсюда.