Книга Неделя в декабре - Себастьян Фолкс

Киран Даффи встал, прошелся по кабинету. Снаружи на серые улицы Пфеффикона уже падал снег.

Даффи вздохнул:

— Ну ты и зверь, Джон. Их собственный ссудный отдел. Их собственный отдел продажи.

— Капитал нашего фонда может удвоиться, Даффи. Думаю, будет хорошо и правильно, если мы сможем провести последний этап операции на фоне небольшой шумихи.

— Да, но их собственные…

— Это называется иронией, Киран. Я и не ожидал, что ты все сразу поймешь.

В пять пополудни Дженни придавила пальцем кнопку звонка на двери одного из многоквартирных домов Флуд-стрит. Дверь с жужжанием отворилась, Дженни вошла в гулкий вестибюль с лифтом за металлической сеткой.

— Поднимайтесь, Дженни. Можно пешком. Всего лишь второй этаж.

Он стоял у открытой двери — в рубашке с короткими рукавами и без галстука.

Увидев его во плоти, Дженни смутилась — уж больно далеко от фактов увело ее воображение. Она едва смогла взглянуть Габриэлю в глаза и довольно больно стукнулась своей щекой о его щеку.

— Входите. Простите за беспорядок. Не успел прибраться. Если хотите, оставьте плащ на этом стуле. Чаю выпьете?

— Спасибо. С удовольствием.

— Ну тогда пойдемте. Поможете мне заварить его.

Так, наверное, выглядят кухни в самолетах, подумала Дженни, оказавшись в узкой щели, где места, чтобы присесть отдохнуть, попросту не было.

— Извините, — сказал Габриэль, протискиваясь мимо нее. — Тут тесновато. Да я себе особо и не готовлю.

— Это я вижу.

«Квартира» Габриэля состояла всего из двух комнат — плюс «бортовая» кухня и ванная комната. На темно-зеленых стенах гостиной висели книжные полки. В ней стоял письменный стол с ноутбуком, с пола поднимались стопки журналов и книг, не поместившихся на полки. В углу прислонился к стене набор клюшек для гольфа.

— Вы играете в гольф?

— Очень редко. Терпеть его не могу.

— Тогда откуда же…

— Один знакомый отдал мне свои старые клюшки, когда обзавелся новыми. Чему вы улыбаетесь, Дженни?

— Все как-то… Совсем не так, как я воображала.

— А чего вы ожидали?

— Да, в общем-то, и не знаю. Понимаете, я думала, что квартира в Челси наверняка окажется изысканной.

— Все полагают, что барристеры деньги лопатой гребут. Ничего подобного. Пара-тройка королевских адвокатов, специалистов по торговому праву, действительно сколачивают состояния, но большинство из нас зарабатывает примерно столько же, сколько школьный учитель, а начинающие барристеры — и того меньше.

— Простите, я не имела в виду…

— Нет-нет. Я понимаю, что вы имели в виду. Конечно, у меня тут сущая свалка. Каталина вечно меня за это корила. Однажды даже уборщицу сюда прислала. Но, по крайности, ванная комната у меня чистая. И спальня неплохая. А здесь… Ну, сами понимаете. Жизнь коротка. Да и срок аренды истекает через два года, а значит, и делать что-то с этой квартирой большого смысла не имеет.

— А что будет потом?

— Не знаю. Я снял ее на семь с половиной лет. Довольно дешево, но, наверное, это было плохое вложение средств. Просто мне улица понравилась. А заглянуть вперед дальше, чем на семь лет, я не мог. Да и кто на это способен?

К Дженни понемножку возвращалась уверенность в себе. Она уже и забыла, как с ним легко.

— Вы ведь все еще посмеиваетесь надо мной — мысленно, правда? — сказал Габриэль. — Это довольно трудно объяснить. Я просто не замечаю того, как выглядит моя квартира. Не вижу ее. Если в ней становится слишком тепло или слишком холодно, то вот это я замечаю и делаю что положено для изменения температуры. Но в остальном меня интересует только одно — как тут что работает. Нет ли на экране телевизора бликов. Могу ли я положить на что-нибудь ноги, когда смотрю его.

— Ну да, как что работает.

— Вот именно. Не как что выглядит.

Дженни опустила свою чашку с чаем на столик.

— Почему вам захотелось встретиться со мной здесь?

— Знаете, я подумал, раз уж я побывал в вашей квартире, то и вам стоит заглянуть в мою.

— Понятно. — Вообще говоря, логики в его ответе Дженни не усмотрела, но, по крайней мере, прозвучал он по-дружески. И она спросила: — А почему во время вечернего чая?

— Работы в конторе сейчас не много, поэтому я могу уходить оттуда пораньше. А вечер у меня сегодня занят — нужно навестить брата в больнице.

— Ему сделали операцию?

— Нет, больница психиатрическая. У него шизофрения.

— Это раздвоение…

— Да нет, не то. Это общее заблуждение, порожденное дурацким названием болезни. Насколько я знаю, врачи собираются ее переименовать. ГРП. Галлюцинаторное расстройство психики, что-то в этом роде. Брат подвержен болезненным галлюцинациям. Он слышит голоса, которые дают ему указания. Настоящие голоса, говорящие куда громче, чем я сейчас. Поэтому, встречаясь с кем-то, он этого человека просто-напросто не слышит. То, что говорю ему я, брат читает по губам. И даже если читает правильно, мои слова нередко кажутся ему несущественными в сравнении с тем, что твердят те голоса. Я-то говорю что-нибудь вроде «как дела?» или «чаю не хочешь?», а голоса громко наставляют его по важнейшим вопросам жизни и смерти.

— Жуть, — сказала Дженни.

— Да уж, Дженни.

— И давно это с ним? Как его зовут?

— Адам. Кое-какие странности появились у него, когда мы были еще подростками. Он часами просиживал в своей комнате, читая Библию. Потом принялся вдруг рассказывать, что за ним следят агенты МИ-пять, решившие, будто он торгует наркотиками или еще чем-то. И все мы только посмеивались. Полагали, что он выдумывает эти штуки просто развлечения ради. К тому же он вроде бы не сильно и волновался, рассказывая о них. А затем, когда ему было около двадцати, Адама словно отнесло от нас каким-то течением. Его система верований стала очень жесткой, очень хорошо организованной. Он рисовал для меня схемы, которые показывали истечение энергии из некой далекой космической системы. Все это походило на гибрид религии с новейшей физикой.

— А вы не могли объяснить ему, что он заблуждается? — спросила Дженни.

— Нет, в том-то и горе. Вера Адама в его мир более крепка, чем моя вера в мой. То есть я совершенно уверен, что вы сейчас сидите рядом со мной, что вас зовут Дженни, а меня — Габриэлем, что вокруг нас Лондон, что вот это — окно, ну и так далее. И все же у меня имеются основания для сомнений в этом. Может же оказаться, что все это сон, от которого мы вот-вот пробудимся. Или что неверна сама идея материальной реальности. В конце концов, мы же не понимаем толком природу физического существования, верно? Стивен Хокинг, может, и понимает, а я — нет, определенно. Как искривляется время? Что такое на самом-то деле антиматерия? Что происходит на краю расширяющейся вселенной? И если окажется, что мое понимание подобных вещей не только ущербно, а именно так оно и есть, но еще и иллюзорно — в том смысле, что и собака или мышь способны постигать мир, но лишь на минуту… В общем, я этому особо не удивлюсь. Я знаю больше мыши, но не намного больше. Я могу минута за минутой размышлять, не выходя при этом за те же колоссальные пределы ограниченности понимания, что существуют и для мокрицы. Я способен набрать пять очков там, где она наберет одно, а кошка — три. Однако полное понимание может потребовать миллиона. Так что основания для сомнений у меня есть.