Книга Жизнь во время войны - Люциус Шепард

– Не уходи. – Дебора перехватила его в дверях. – Они сейчас успокоятся. Так всегда бывает.

Рот ее сжался в тревожную щелку, и Минголла хотел остаться – просто чтобы она не расстраивалась, – но ругань, дурацкая болтовня и проклятия так ясно доказывали всю бессмысленность работы в баррио, что он лишь покачал головой.

Дебора вновь окликнула:

– Дэвид!

Он обернулся.

– Послушай, – сказал Минголла, – ты хочешь довести это до конца – доводи, а я займусь тем, что нужно мне. Вот и все.

Сомнение, на ее лице боролось с обидой; не произнеся больше ни слова, Дебора развернулась и ушла в дом.

Большинство армейцев кучковалось в центре баррио, бесцельно шатаясь, словно одурманенное стадо, и падая лишь тогда, когда усталость пересиливала беспокойство. Блудные овцы, однако, разбредались по другим кварталам, и однажды ближе к вечеру парочка таких отбившихся встретилась Минголле на ступеньках дворца, построенного когда-то Пасторином для детей бедняков. Футуристический купол из синей пластмассы сильнее всего напоминал гигантскую дешевую игрушку. Золоченые двери. Гроздья тонких шпилей 150 футов высотой пронзали небо над парковкой, окружившей дворец, словно черный ров. Солнечные лучи рисовали на стенах мерцающие полосы, и чем ближе подходил Минголла к дворцу, тем больше он напоминал ему нестойкий мираж. Заинтересовавшись, что там внутри, Минголла открыл дверь и очутился в тусклом зале размером с футбольное поле. Фальшивый плитняк на полу, стены не крашены. Углубления в крыше, точнее, полости башен, наводили на мысль о внутренностях кукольного тела с пустотами в пластмассовых руках и ногах. Минголла крикнул, проверяя эхо, и уже собрался уходить, когда из дверей в дальнем конце зала появилась женщина. Нет, не женщина, робот, – понял он, когда это существо плавно двинулось к нему навстречу. Робота размалевали и разодели, как пухлую викторианскую матрону. Платье из плотной желтой материи украшали черные шелковые кружева; волосы собраны в пучок; глуповатое чопорное лицо с круглыми пятнами на щеках. Она была вдвое шире и на голову выше Минголлы; тот отступил на два шага назад.

– Лабиринт закрыт на ремонт, – певуче проворковал робот. За лоснящимися кристаллами глаз поворачивались на шарнирах камеры. – Не хотите ли послушать сказку?

– Спасибо, не нужно, – ответил Минголла.

– Я знаю сказки для любого возраста. Волшебные, приключенческие, романтические. – Юродивые глаза робота обследовали Минголлу вдоль и поперек. – Я знаю... как насчет сказки про любовь?

Минголла все сильнее подозревал неладное: не водил ли этой куклой кто-то знакомый.

– Нет, спасибо, – ответил он.

– Но мне так хочется рассказать сказку, – не унимался робот. – Вам наверняка понравится. – Скользнув к дверям, он перекрыл выход. – Одна беда: сказки про любовь всегда такие грустные. – Наклонив голову, робот смотрел на Минголлу, и этот неподвижный взгляд нагонял ужас.

– А ну пусти,– скомандовал Минголла.– Не нужны мне твои чертовы сказки.

– Вы никогда ничего подобного не слыхали. Это так грустно. Вам понравится. Знаете, психологи считают, что грустные истории действуют на слушателя с точностью до наоборот. Правда. Вам сразу станет легче...

– Что за черт! – выкрикнул Минголла. – Выпусти меня отсюда.

– Мне очень жаль... без группы вам уходить нельзя. Вы послушаете сказку, а потом придет учитель и вас заберет. – Сложив на груди руки, робот смотрел на Минголлу заботливо, как преданная тетушка. – Давным-давно на белом свете...

Раздался окрик, робот замолчал, и через весь зал прохромал старик в фуражке и коричневом мундире.

– Что вы здесь делаете? Дворец не работает.

– Лабиринт закрыт на ремонт, – подтвердил робот.

Старик фыркнул и ткнул в выключатель у робота на боку, отчего тот замер и умолк.

– Так и не достроили лабиринт этот. Вообще ничего не достроили. Глупость очередная.

Он был худ, бледен, с длинными руками и ногами, из-под фуражки выбивались седые пряди. Сотомайоровский тип, и, хотя не было особого смысла Сотомайору служить уборщиком, Минголла все же спросил, имеет ли старик какое-нибудь к ним отношение.

– Раньше имел, – ответил тот.

– То есть как?

Стащив с головы фуражку, старик пригладил волосы.

– Меня разобрали. Говорят, я их предал. Так оно и было, хотя они прощали и худших предателей. Сперва я жутко злился. Но теперь вижу, что так даже лучше. Эта их сила, от нее одни беды. – Он смерил Минголлу взглядом и грустно покачал головой. – Тебе тоже.

– Что значит разобрали?

– Созвали тройку и прочистили мне мозги. Разобрали мою силу. Потом говорили, что жалеют, а я вот думаю, правильно сделали. Слыхал, наверное: сила развращает?

– Угу.

– То-то, по жизни еще хуже, можешь мне поверить. Для них так точно. Вроде как избранные, думают, всегда все понимают. – Старик по-лошадиному выпустил через рот воздух. – От благих намерений порваться готовы, а все не так. Монстры. Должен знать, сам ведь такой.

Минголла решил сменить тему:

– Дворец построил Исагирре?

– Исагирре, Пасторин... Как там еще себя Карлито зовет. – Старик брезгливо скривился. – С детства был ненормальный. Тащит все, что нравится, и думает – святое дело, а если кому от того плохо, ему без разницы.

– Расскажи мне о нем.

– Чего рассказывать, вокруг посмотри. На дом, на баррио. А! Посмотри на людей. Они думают, сами себе хозяева, а всего-то пешки Карлито. Сделаны по его подобию. – Старик надвинул на глаза фуражку. – Лучше бы вам всем в море утопиться. А теперь проваливай, закрыто.

– Я только хотел...

– Проваливай, говорю! – Старик подтолкнул Минголлу к дверям. – Ты на меня тоску наводишь. – Хлопая костлявыми руками, он прогнал его прочь и захлопнул дверь.

От яркого солнца Минголла сощурился. На ступеньках, словно листья на слабом ветру, шевелились два человека. Минголла не чувствовал особого желания им помогать, но за этим занятием по крайней мере можно скоротать время. Один – бородатый блондин, одежду которого словно изваляли в саже, – сидел прислонясь к дверному косяку. Лицо его было разодрано, в царапины въелась грязь, длинные волосы спутались, а зрачки, несмотря на тень, сузились до размера булавочных головок так, словно жили своим внутренним сиянием. На коленях у него лежало мачете с разъеденным коричневыми пятнами лезвием. Приятель лежал рядом, повернувшись лицом к золоченым дверям. Минголла опустился на колени, приготовился работать, но вдруг встретился с голубыми глазами, разглядел дерзкий изгиб рта, слегка выпуклый лоб – Минголлу захлестнуло отчаяние.

– Джилби? – спросил он и, уже зная, что это Джилби, потряс армейца за плечо. – Я Минголла, старик! Эй, Джилби!

Джилби не сводил глаз с болячек на суставах своих поломанных пальцев.