Книга Подземелья Дикого леса - Колин Мэлой

Тот скорбно покачал головой. Он слегка споткнулся, и девочки с трудом удержали его на ногах.

Шум шагов становился все громче.

От бегущей впереди толпы сирот отделилась одна фигура. Это была Марта, по-прежнему в очках; она отобрала у Элси руку старика и принялась тянуть вперед, а потом заорала сестрам:

— Бегите! Я останусь с Каролем. Нельзя, чтобы они и вас поймали.

Девочки ошеломленно уставились на нее. Мысль о том, чтобы бросить его, даже не пришла им в голову. К тому же тогда ведь Марту и саму поймают. Но она угадала их опасения:

— Лучше меня, чем вас! У вас же лесная кровь или как ее там. Вам надо бежать!

— Нет, Марта, — возразила Элси.

— Девочки, — вмешался Кароль. — Она права. Нельзя, чтобы вы попали им в руки. Ваш дар слишком важен.

Рэйчел, осознав, что они имеют в виду, схватила сестру за руку.

— Ну же, Элс, — сказала она. — Они правы. Нам нельзя им попадаться. Надо бежать. — Она впервые вслух признала, что они с сестрой делили нечто необычайное.

Марта улыбнулась сквозь испуг, который был написан у нее на лице.

— Все будет нормально, — пообещала она. — Я останусь с Каролем. Я за ним присмотрю.

И тогда сестры Мельберг оторвались от них и припустили во всю прыть, на какую были способны их ноги, вслед за остальными проворно убегающими детьми. Отбежав довольно далеко, Элси рискнула бросить взгляд через плечо. Толпа грузчиков накинулась на старика и его маленькую спутницу. Кто-то схватил Марту, а еще двое грубо скрутили Кароля и заломили ему руки за спину. К этому моменту подоспели остальные. Но она больше не могла смотреть. Зрелище было слишком кошмарное. Девочка повернулась вперед, к дороге — длинная петляющая тропа вела все дальше и дальше в неизведанные глубины Промышленного пустыря. Никогда в жизни она не бегала быстрее.

* * *

Первое, что Прю почувствовала, очнувшись, — она лежала на чем-то вроде овчины. Далекие огни города отражались в плотном слое темных облаков; дождь лил еще сильнее, но она оказалась защищена от непогоды чем-то огромным, что держало ее в объятиях. Сверху вниз на девочку смотрела медвежья морда с усталыми, ласковыми глазами. Спину холодили золотые протезы.

— Эсбен? — выдавила она.

Медведь не ответил. Правый бок Прю, прямо над бедром, жгло сильной, острой болью. Плечи ныли так, будто по ним прошелся отбойный молоток. Издалека раздался тихий гудок, и медведь поднял голову. Из ноздрей его вырвался пар. Следом за гудком до них донеслись звуки поезда, тяжело трогающегося с места.

— Цирк, — прошептала Прю. — Они уезжают.

Медведь только кивнул; потом поудобней устроил ее в лапах и, пройдя несколько ярдов до небольшого шалаша из гофрированного железа, бережно опустил на побитое жизнью одеяло, а потом начал складывать костер из найденных в мусоре кусков дерева.

— Почему вы не поехали с ними? — спросила она.

Медведь прервал свое занятие, словно чтобы показать, что услышал вопрос, а затем снова занялся (немного неуклюже из-за протезов) очагом.

Попытавшись двинуться, Прю застонала; боль была невыносимая. Она осторожно положила руку на бедро; оказалось, одежда насквозь промокла от крови. Волнами и урывками к ней вернулись воспоминания о том, что происходило до того, как она потеряла сознание — внезапная и ошеломительная власть над растениями, гул их голосов, вопль твари, застывшей между животным и человеческим воплощением.

— Дарла… — пробормотала Прю торопливо, как только вспомнила. — Что с ней? Она умерла?

Медведь лишь кивнул.

— Значит, вы меня понимаете. Но говорить не умеете?

Зверь посмотрел на нее пристальным взглядом. Потом положил щепки, которые держал в крюках, на землю, и глубоко вздохнул. Когда он наконец заговорил, Прю подумалось, что его глубокий, гулкий голос звучит так, будто доносится из выхлопной трубы машины, на которой никто не ездил лет пятнадцать.

— Нет, — сказал он, кашлянул и продолжил: — Я умею говорить. Но, если честно, не ожидал, что придется. Пока не появились вы.

— Но почему? — удивилась Прю.

— Потому что иногда тебе хочется просто побыть тем, что ты есть. Я хотел быть медведем. Не южнолесцем. Не Вышним. Медведем. Тебе это кажется чудным?

— Нет, — поспешно заверила девочка. — Извините.

Медведь снова вернулся к костру, и она умолкла. Дрова он уже выложил и теперь копошился с коробком спичек.

— Давайте я помогу, — предложила Прю.

Медведь, тихонько поблагодарив, кинул ей коробок, и она поднесла огонек спички к смятой бумаге под дровами. Вскоре под скромным навесом замерцал, разливая тепло, огонь костра. Пламя отбрасывало тени на широкое лицо медведя. Прю попыталась сесть, но ужасная боль в боку не позволила.

— Не шевелись, — посоветовал Эсбен. — Тебе здорово досталось. Какое ужасное создание ты умудрилась разозлить. Зря. — Вспомнив о чем-то, он принялся рыться в вещевом мешке, который держал за плечом. — Давай-ка я погляжу твои раны. Лучше поторопиться.

Наконец медведь вынул из мешка поношенную футболку.

— Но почему? — никак не могла понять Прю. — Почему вы вернулись?

Ответ он извлек из мешка: перед расплывающимся взглядом Прю показывал большие пальцы улыбающийся Зик.

— Кроты однажды спасли мою жизнь. Возможно, мне суждено вернуть долг и сделать то же самое для кого-то еще.

Он убрал значок обратно, обернул футболку вокруг правого крюка и, подойдя к Прю, принялся промокать тканью темную рану у нее на боку.

— На своем веку я совершил не одно дурное дело, полукровка, — добавил он. — Видно, встреча с тобой — мой первый шаг к тому, чтобы их исправить. Нет смысла убегать от него.

Боль усилилась стократ; Прю, скривившись, отвернулась к выходу из укрытия. Косо хлестал дождь; облачная завеса мерцала, освещенная огнями города. Издали долетел прощальный гудок поезда, который удалялся по широкой железной дороге, бегущей вдоль реки прочь из города. Цирк уезжал, а ведущий не подозревал даже, что одна из клеток на средней платформе, та, где раньше обитала звезда его представления, пустует. Вместо этого звезда сидела здесь, на мусорной свалке, и обрабатывала раны изможденной девочке под железным навесом, где среди глубокой тьмы тихо горел костер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Смена времен года

Слушай.

Снег перестал; начался дождь.

Слушай.

По шахматной доске улиц мира, который когда-то был ему родным, идет мальчик. Издалека доносится трель поезда. Ночная тьма скрывает мальчика. Он чужой в этом городе. На нем по-прежнему та же одежда, что и в самом начале пути. На плече его неизменно сидит крыс, вытянув мордочку вперед — часовой на носу корабля, пробивающегося сквозь шторм. У мальчика лишь одна цель: найти свою новую семью, которой он дал клятву, священный обет. Он молча ругает себя за то, что так долго откладывал это. Клянется, что все исправит.