Книга Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

Душа человеческая не есть нечто неизменное и постоянное в границах нашей жизни…

Культурник Миша сразу же сознался, что после того памятного выступления циркачей в зале дома отдыха пошел к дяде Сидору, как он называл Стапчука, хотя и не состоял с ним в родстве. Стапчук пригласил его обмыть неожиданный выигрыш по трехпроцентному займу. Коротких отношений между ними не было никогда, но в последние дни Стапчук оказал Мише несколько небольших услуг и, в свою очередь воспользовавшись Мишиной протекцией, получил доступ в гараж. По словам культурника, он брал там раза два микроавтобус «рафик» для каких-то «левых» ездок за стройматериалами.

Начальник гаража сначала все начисто отрицал, но потом, припертый фактами, признал, что действительно давал Стапчуку машину. В свое оправдание он мог привести только один довод: у Стапчука-де были права шофера третьего класса. Эти сведения имели определенный интерес, тем более что одна из таких «левых» ездок – в данном случае этот термин выглядел несколько мягким – приходилась как раз на тот вечер, когда было похищено имущество гражданки Чарской. В «рафик» ее знаменитый сундук погрузить, конечно, ничего не стоило…

Все это, опять же чисто автоматически, отметил Люсин. Потом это очень пригодится ему, но в тот день он не думал ни о сундуке, ни даже об убитом Михайлове. Данелия тоже говорил только о предполагаемом убийце Светловидова, словно не было у них никаких других забот. И это понятно. Как бы там ни было, у культурника Миши были основания принять приглашение неожиданно разбогатевшего Стапчука, что он и сделал без всяких колебаний. Да и можно ли его осуждать за это? Тем более что гостеприимство техника-смотрителя превзошло все Мишины ожидания. Вот уж действительно разбогател человек! И сам радуется и других хочет порадовать. Да, уж постарался на сей раз Сидор Федорович, ничего не скажешь. Такое угощение выставил, что не на всякие деньги и купишь: экспортную пшеничную водочку, лососевую икру в маленькой баночке, икру осетровую в банке побольше и крабы! Кроме невиданных этих деликатесов на столе стояли и другие, пусть не столь редкостные, однако милые сердцу штукенции: разварная картошечка, квашеная капустка, бычки в томате, украинский борщ с чесночными пампушками и жигулевское пиво. Одним словом, ешь-пей – не хочу. Миша так и поступил. Больше ничего к своему рассказу добавить он не мог. Сказал только, что очнулся утром и насилу отпился капустным рассолом.

На вопрос Люсина о ключах к кинозалу ответил, однако, твердо: «Ключи нашел в своем кармане, а что мог Стапчук делать с ними ночью – не ведаю».

Но все и так было ясно. Тем более что только вчера Люсин получил снимки с разобранных на детали замков, отпиравших некогда клетку и ящик злополучного Володьки. На них ясно видны были оставленные фомкой царапины. Оставалось только гадать, зачем понадобилось Стапчуку переводить свои деликатесы на Мишу, когда открыть кинозал было не труднее, чем клетку. Очевидно, непоследовательность – характерная черта человеческой натуры. А может, Стапчук лишнего шума боялся. Это следователь должен быть логичен в своих умозаключениях, преступник же действует часто совершенно нелогично. Впрочем, у Стапчука могли быть свои соображения, а также и свои трудности, о которых Люсин даже не подозревал. Более того: хотя слишком много фактов свидетельствовало против Стапчука, он мог оказаться неповинным как в убийстве Светловидова, так и в краже питона со всеми ее фантасмагорическими последствиями.

Но мысль эта тут же испарилась, когда милиционеры взломали дверь и Люсин в сопровождении двух понятых – почтальонши и главбуха дома отдыха – вошел в домик техника-смотрителя. В сумрачной комнате (свет пробивался только сквозь щели в ставнях) мистическим желто-зеленым огнем горели в углу две змейки, мирно лакающие что-то из плошки.

Видимо, испугавшись незнакомых людей, они юркнули в какую-то щель и пропали. Но Люсин не преследовал их: все и так было совершенно ясно. Он раздвинул скрипящие внутренние ставни и приступил к обыску.

– Что это? – робко спросила молоденькая почтальонша, когда комнату наполнил вечереющий свет, и испуганно кивнула на плошку с молоком в углу под лавкой.

«Браслетки Хозяйки Медной горы. Слышала про такую?» – хотел было сказать Люсин, но промолчал, ибо прежнего Люсина уже не стало.

– Накрашенные фосфором ужи, – сказал он для большей понятности.

– А не гадюки? – спросила девушка, больше, видимо, пораженная самими змеями, чем тем действительно достойным удивления обстоятельством, что они светились.

– Может, и гадюки, – сухо ответил Люсин. – Присядьте пока.

Домик Стапчука состоял из одной комнаты и кухоньки с небольшой кладовкой. Уборная и погреб находились снаружи. Обыск поэтому занял немного времени. За окнами совсем уже стемнело, и Люсин зажег лампочку под голубым пластмассовым абажуром. На большом струганном столе, сработанном, вероятно, самим Стапчуком, лежали старые удостоверения с содранными фотокарточками, пачка недействительных уже облигаций, старая, с размытыми строчками открытка от какой-то Маруси из Кременчуга и Почетная грамота, выданная «тов. Стапчуку С. Ф. дирекцией и месткомом д/о “Красная Пахра”» , – все те немногие документы, которые удалось обнаружить.

Ни ружья, ни гильз, ни пачек с порохом или дробью Люсин не нашел. Очевидно, Стапчук захватил все это с собой либо припрятал на огороде.

Люсин обвел взглядом обшитые рассохшимися досками тоскливые стены стапчуковского жилья. В углу висела черная, прорванная тарелка довоенного репродуктора и нетронутый отрывной календарь за прошлый год. Над лавкой были приколоты вырезанные из «Огонька» картинки: вишневый сад в цветении, закат над разлившейся рекой, фламандский натюрморт с омаром и нацело зажаренным лебедем и еще засиженная мухами открытка – репродукция с картины Утрилло. Картина изображала парижскую улочку со странным названием «Шерш миди» – «Ищу полдень». Дверные косяки были утыканы иголками, из ушек которых свисали завязанные узелком разноцветные нитки. На подоконниках стояли горшки с цветущей геранью и завязанные марлей бутыли с вишневой наливкой. Рядом со шкафчиком, в котором были пустые бутылки, пузырьки с какими-то лекарствами, разномастные тарелки и кружки, алюминиевые ложки, вилки и тому подобные нехитрые предметы домашнего обихода, висели ходики, одну из гирь которых утяжеляли ножницы и сгоревшая автомобильная свеча.

Небогато жил Стапчук и, видимо, не собирался богатеть. Нет большего постоянства, чем во временном жилье. Стапчук готов был в любую минуту покинуть свой убогий приют, что он и сделал, убив из ружья, очевидно, совершенно незнакомого ему человека.

Зачем он сделал это? Люсин постоянно задавал себе этот вопрос. Не исключено, что Светловидов совершил какую-то неосторожность, которая выдала его истинные намерения. А вернее всего, Стапчук звериным, загнанным чутьем понимал, что петля вокруг него затягивается. Он и так уже готов был сорваться с места и бежать, бежать очертя голову, а тут еще незнакомец, который бродит вокруг и что-то выискивает. Ведь Светловидов напал на след – это факт, иначе его бы не убили! Вот он и спугнул Стапчука, а у того нервы не выдержали. Так оно, скорее всего, и случилось.