Книга Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

— Так это вы, Шмидт?! — и резкий, гортанный голос Скорцени зазвучал вызывающе. Трудно было предугадать, чем закончится этот разговор уже в следующую минуту. — Тогда какого дьявола?!

— Как я уже доложил: мне приказано поступить в ваше распоряжение.

— Вы забыли добавить, что для вас это стало приятной неожиданностью. Именно приятной. Тем более что сам я и приказал вам поступить… в моё распоряжение. Что вы так таинственно приумолкли, великий первооткрыватель корсиканского побережья?

«Как же он позволяет себе говорить со мной?!» — вновь мысленно возмутился барон фон Шмидт, но не настолько, чтобы решиться приструнить начальника диверсионного отдела РСХА.

— Кажется, вы последний из корсиканских корсаров фельдмаршала Роммеля? — спросил тем временем обер-диверсант рейха.

— И что скрывается за этими словами?

— А то, что только позавчера на Восточном фронте геройски погиб известный вам обер-лейтенант Кремпке, ювелир и сын известного ювелира, знаток бриллиантов и прочих драгоценностей. Причем погиб, хотя и нелепо, но… вполне геройски.

«Значит, цепь скоропостижных и нелепых «геройских» гибелей корсиканских корсаров Роммеля всё ещё продолжается! — извлёк важную для себя информацию фон Шмидт. — Так стоит ли пополнять число неудачников?». А вслух произнёс:

— Всем нам будет не хватать Кремпке. Особенно Роммелю. Разве не так?

— Завтра, в десять утра, жду вас у себя. По поводу пропуска можете не волноваться. И никаких псалмопений по поводу Корсики и Роммеля, барон; никаких псалмопений!

— В десять буду у вас, оберштурмбаннфюрер, — опыт общения со Скорцени подсказывал последнему из корсаров Роммеля, что лучшая из одежд, в которые ему стоит сейчас рядиться, — тупоголовая смиренность.

— Советую до этого времени никуда не отлучаться из своего номера. В девять утра вам позвонит мой адъютант гауптштурмфюрер Родль. Он подскажет, каким образом добраться до меня.

— Но я уже был у вас.

— Были, — безмятежно согласился Скорцени. — Но очевидно только, что вы не всё поняли. Для начала советую прочитать сегодняшние берлинские газеты. — И повесил трубку.

— Дерь-рьмо! — с аристократической вальяжностью излил душу барон фон Шмидт. — Скорцени, Родль, корсиканские сокровища фельдмаршала — всё дерь-рьмо!

Немного успокоившись, барон вспомнил о том, что обер-диверсант посоветовал ему просмотреть сегодняшние газеты. Что он имел в виду?

Спустившись в фойе, он купил у дежурного три свежие газеты и, настороженно оглядываясь по сторонам, не следит ли кто-либо за ним, вновь поднялся к себе, на третий этаж отеля. Но, прежде чем открыть дверь, поразился, увидев на первой полосе портрет фельдмаршала Роммеля в чёрной рамке.

— Да, господин е-е… оберштурмбаннфюрер, — со скорбной миной на лице проговорил проходивший мимо штатский, с виду какой-то средней руки чиновник, внимательно присматриваясь к плетеным квадратам на левой петлице френча[32]барона, — Германию постигла ужасная беда: скончался фельдмаршал Роммель. Наш народный маршал.

— Он что, погиб?!

— Нет, просто, по-человечески скончался. Очевидно, дала знать о себе недавняя рана.

— Какая еще рана?! — уставился на него Шмидт. — Рана у фельдмаршала была такой, что с ней он мог прожить ещё сто лет.

— Неужели? В это трудно поверить, особенно когда речь идет о Роммеле! Впрочем, вам виднее, господин оберштурмбаннфюрер, вам виднее… — предостерегающе выбросил руки вперед штатский. — Но кто бы мог предположить, что Роммель способен просто так, взять и умереть?!

Прежде чем войти к себе в номер, Шмидт снова внимательно осмотрелся. Только теперь он понял всю проявленную Скорцени недосказанность. Оказывается, дело было не в гибели обер-лейтенанта Кремпке, который, как ювелир и сын известного ювелира, выступал главным экспертом при формировании африканских сокровищ фельдмаршала, а в смерти самого Роммеля, истинного владельца корсиканских сокровищ, имени которого в беседе обер-диверсант упомянуть почему-то не решился. Даже он, исходя из соображений безопасности, не решился.

Закрывшись в номере, оберштурмбаннфюрер проверил пистолет, положил его на стол перед собой и только тогда принялся за чтение номера «Фёлькишер беобахтер».

«Ему хотя бы на некролог не поскупились, в обмен на все его африканские богатства, — злорадно подумал Шмидт, закончив чтение погребального панегирика «герою Африки» и «герою нации». — Всех прочих убирают куда скромнее».

Но, опять же, Шмидт прекрасно понимал, что дело не в таинственной смерти Роммеля, которого, по всей вероятности, заставили застрелиться или принять яд, а в том, что только теперь, после смерти Лиса Пустыни, по-настоящему развернётся охота на его сокровища. А также на тех корсаров Роммеля, кто еще уцелел и кто способен хоть чем-то помочь при поисках этих богатств. «Да, и на тех, кто еще уцелел», — напомнил себе бывший командир Африканского конвоя Роммеля.

45

Возвратясь поздно вечером из рейхсканцелярии к себе на квартиру, Бургдорф увидел на столе газету, сложенную так, чтобы в глаза сразу же бросался огромный портрет фельдмаршала Роммеля, опубликованный рядом с подобающим чину и заслугам «героя Африки» некрологом.

Пробежав его взглядом, генерал отшвырнул газету и обессиленно опустился на диван.

— Мне почему-то казалось, что вы уже не решитесь вернуться сюда, — появилась в дверях Альбина. Тот же японский халатик, та же растрепанная золотистость волос. Только складка у губ казалась основательнее и жёстче — отметина на лице всякой женщины, которой несколько дней пришлось провести в ожидании и душевных терзаниях.

— Казалось или хотелось, чтобы не вернулся? — спросил Вильгельм, вальяжно раскинув руки по спинке дивана.

— Вас ведь слишком долго не было, — неожиданно кротко и, явно оправдываясь, напомнила Крайдер.

— Вы правы, Альбина, долго, — столь же кротко признал генерал.

Ночь после самоубийства Роммеля он провёл в офицерской гостинице в Ульме, улаживая кое-какие дела, связанные с предстоящими похоронами и ведя непрерывные переговоры со ставкой фюрера «Вольфшанце». Однако нервотрёпка с погребением и гражданской панихидой была лишь вуалью, за которой скрывались внутренние терзания генерала.

Нет, он не чувствовал себя убийцей. Для него это было бы слишком утончённо. Бургдорф почти мистически боялся, что вслед за Роммелем уберут и его, как нежелательного свидетеля. А если не уберут, обязательно произойдет что-то трагическое, благодаря чему фельдмаршал попросту «уведет его за собой», на тот свет.

Две ночи в одном из отелей Штутгарта, которые были отведены генералу в качестве отдыха за труды праведные, на самом деле превратились для него в дни ожидания с петлей на шее.