Книга Похититель вечности - Джон Бойн

— Вы в настоящее время являетесь членом коммунистической партии? — завопил он в ответ: обычно этим вопросом он открывал свою охоту.

— Нет, не являюсь, — с вызовом ответила она.

— Вы когда–либо являлись членом коммунистической партии? — спросил он точно таким же тоном, и на сей раз она несколько замялась.

— Нет, я никогда в ней не состояла, — осторожно сказала она.

— Но вы признаете, что посещали их собрания? Читали их литературу? Распространяли грязные идеи, растлевающие умы американской молодежи…

— Все было не так, — сказала она, начиная сдаваться; она загнала себя в угол, и все присутствующие это понимали. Возможно, она никогда не была членом партии, но разумеется, она знала об этой организации и читала об их идеалах.

— Вы были членом коммунистической партии! — заорал сенатор Маккарти, словно Дороти только что в это призналась. Он хлопнул рукой по столу и следующие несколько минут невозможно было разобрать, что они говорят друг другу, поскольку они кричали все громче, пытаясь переспорить друг друга.

— Никогда не говорила, что я…

— Вы хладнокровно…

— И кроме того я ставлю под сомнение…

— Вы были в сговоре…

— Я не верю, что меня…

— Вы символизируете все, что…

Собрание превратилось в хаос. Сенатские приставы проводили Джексонов через заднюю дверь. Сенатор от Небраски вызвал следующего свидетеля и заседание продолжилось.

После того дня события развивались стремительно. Ли и Дороти занесли в «черный список», им запретили работать в индустрии развлечений. Мы нашли пару новых сценаристов, но программа все равно уже выдохлась, а когда к следствию привлекли и самого Бадди Риклза, нам не оставалось ничего, кроме как закрыть шоу.

Через несколько месяцев Ли и Дороти разошлись. У него начался роман с дочерью бумажного магната, и в итоге, после развода и новой женитьбы он занялся этим бизнесом. Дороти так больше и не оправилась после «охоты на ведьм». Она привыкла быть в самом центре событий, устраивать вечеринки, блистать на них остроумием, поэтому изгнание из общества больно ударило по ней. Мы со Стиной часто с нею виделись, но мы одни от нее не отвернулись. Те же, кто продолжал работать в индустрии, все больше опасались оказаться замеченными в связях с попавшими в «черный список», а те, кто испытал это на себе, по большей части уехали из Америки в Лондон или в Европу, где государственное правление было умереннее.

К тому времени, когда «черные списки» отменили, Дороти уже не была прежней — она спилась; я потерял ее след после того, как покинул Америку, но мне представлялось, что она кончила свои дни где–нибудь в доме престарелых — ярко накрашенная, по–прежнему пьет, все еще пишет и все еще проклинает Маккарти и Расти Уилсона, которого уволили с «Эн–би–си» вскоре после закрытия «Шоу Бадди Риклза»: он получил щедрое выходное пособие и доживал старость в безвестности.

Мы со Стиной еще несколько лет провели в Калифорнии, хоть я в итоге ушел из телевизионного бизнеса. Мы там обосновались, но много путешествовали и были счастливы, пока не началась война во Вьетнаме: тогда ожили воспоминания о погибших братьях Стины, и она снова стала одержима политикой. Она ездила по стране, выступая против войны, и погибла во время стычки в Беркли, когда безрассудно выскочила перед армейским грузовиком, пытаясь его остановить. Мне было очень больно, ибо мы счастливо прожили больше двадцати лет, поэтому я собрал вещи и снова покинул Калифорнию с тяжелым сердцем.

На сей раз я решил вернуться в Англию и вести праздную жизнь. В 1970–80–х я жил на южном побережье, неподалеку от Дувра и немало счастливых дней бродил по тамошним улицам, воскрешая в памяти юность, с трудом узнавая места, изменившиеся за прошедшие двести лет. Но я по–прежнему чувствовал себя как дома — эти десятилетия были наполнены приключениями и счастьем, я узнал о внезапном взлете к славе моего племянника Томми и был очень этим удивлен. Но со временем я понял, что должен уехать: мне стало беспокойно, а такое случалось каждые лет двадцать, — и в 1992 году я вернулся в Лондон, хоть и не сразу определился с планами на будущее. Я решил снять небольшую квартиру где–нибудь на Пиккадилли, поскольку не хотел сильно привязываться к городу, если мной снова овладеет тяга к перемене мест; по воле случая снова я оказался в мире телевидения и создал нашу спутниковую телевещательную станцию.

Так я прожил последние семь лет.

Глава 24

ПРОЩАНИЕ С ДОМИНИК

Я подождал, когда Тома выйдет из дома поиграть с друзьями, чтобы поговорить с мистером и миссис Амбертон. Я не горел желанием это делать, но собрался с духом и вошел в кухню. Мы сели вокруг кухонного стола, все трое; их маленький очаг, набитый дровами, шипел и плевался, прямо как мистер Амбертон, и я рассказал им, что случилось с Джеком Холби. Я решил не выдавать им всей правды, стремясь выставить Ната Пеписа в самом жалком свете, а Джека представить настоящим героем. Мистер Амбертон ничего не сказал — он вообще уделял больше внимания своему виски, нежели мне, — супруга же его поминутно охала от ужаса, прижимая руку к губам, пока я рассказывал, как пролилась кровь; в конце она покачала головой, точно мы оскорбили самого господа бога.

— Что с ним станется? — спросила она. — Это ужасно. Поднять руку на Ната Пеписа. Сына сэра Альфреда! — То, что он был сыном видного человека, еще не означало, что он сам был таковым, но для миссис Амбертон это не имело значения; преступление состояло в том, что низший оскорбил высшего. — Я никогда не доверяла Джеку Холби, — добавила, громко фыркнув и скрестив руки на груди.

— Он не виноват, — настаивал я, стараясь говорить спокойно, однако я боялся, что не в силах защитить Джека. — Его довели, миссис Амбертон. Пепис — задира и распутник, вот и все. Он…

— Но я не понимаю, — спросила миссис Амбертон, — почему это Джек защищал Доминик? Он так близко знаком с нею?

— Ну мы же все вместе работаем, — неопределенно сказал я. — И он защищал не столько ее, сколько меня. — Она озадаченно посмотрела на меня, и пришлось объяснить. — Дело в том, — сказал я, немного нервничая, поскольку сейчас нужно было сообщить двум хорошим людям, что я год им лгал, — что Доминик вообще не моя сестра. На самом деле, мы не родственники.

— Ну так а я о чем говорил? — торжествующе заявил мистер Амбертон, с усмешкой хлопнув рукой по столу; жена шикнула на него, и велела меня продолжать.

— Сперва мы так говорили, поскольку боялись, что не найдем работу вместе, если не назовемся братом и сестрой. Встреча с вами была чистой случайностью, а к тому времени мы уже привыкли лгать. Хотя в этом не было нужды — мы лгали всем и не считали, что нужно что–то менять в нашей истории.

— А Тома? — спросила миссис Амбертон. Она старалась сдерживаться, но было ясно, что внутри у нее клокотал гнев. — Как насчет него? Полагаю, ты сейчас скажешь мне, что это просто мальчишка, которого ты подобрал где–то на парижской улице. Я хочу сказать, у вас у всех одинаковый акцент, так что где уж нам, двум дуракам, было понять разницу?