Книга Песнь для Арбонны - Гай Гэвриэл Кей

Герцог Эрейберт де Гарсенк, седой и отважный, умер бездетным, когда его племянникам было двадцать один год и девятнадцать лет. Мастерское владение искусством воина позволяло ему не обращать внимания на вечные сплетни по поводу отсутствия у него наследников. Ранальд стал его наследником. Он вынужден был покинуть должность первого рыцаря короля и стал герцогом де Гарсенком, хозяином самых богатых, самых огромных поместий в Горауте. Блэз должен был к тому времени, как тщательно спланировал его отец, занять прочное место в иерархии божьего братства, быть готовым плавно подняться к самой высшей должности, занимаемой Гальбертом, и стать верховным старейшиной Коранноса, указаниям которого подчиняются короли и принцы. Семье Гарсенков предстояло еще многие поколения властвовать в Горауте и держать страну в своих руках, как медведь, стоящий на задних лапах на их гербе, держит корону, кто бы формально ни сидел на троне.

У Ранальда будут сыновья, которые унаследуют от него Гарсенк и сменят Блэза среди клириков; будут и дочери, чтобы привязать другие семьи узами брачных клятв. И в конце концов, в не таком уж далеком будущем, может возникнуть даже нечто большее — возможно, сам трон! Один из Гарсенков будет править в Кортиле, а границы самого Гораута будут все время расширяться, хотя сначала — прежде всего, конечно, — они двинутся через горные перевалы на юг, к Арбонне, где живут безбожники и еретики, правят женщины и женоподобные мужчины, запятнанные своими кровавыми обрядами…

Все это Блэз знал с самых первых дней своей жизни. Именно с ним разговаривал Гальберт, когда мальчики еще были маленькими. Было короткое время, когда он не понимал, почему это так, а потом долгое время чувствовал жалость к Ранальду. Это было очень давно.

— Сапоги, — сказал Рюдель.

Блэз поднял сначала левую ногу, потом правую.

— Хорошо, — сказал Валери.

Блэз встал, и Рюдель обхватил его за талию и застегнул пряжку длинного меча, выкованного в Ауленсбурге в простых солдатских ножнах. Взял со стола легкий шлем. Блэз принял его и надел на голову. Валери ждал с круглым ничем не украшенным щитом. Блэз его тоже взял.

— Где хочешь разместить кинжалы? — спросил Валери.

— Один у пояса. Еще один у меня есть.

Валери больше ни о чем не спрашивал, и Рюдель тоже. Они также уже проделывали все это раньше. Рюдель с мрачным лицом достал тонкий черный кинжал из сундука рядом с выходом из шатра и подал его Блэзу.

Блэз коротко улыбнулся ему:

— Ты помнишь? Ты мне его подарил.

Рюдель быстро сделал знак, отводящий беду.

— Ничего подобного. Я его нашел для тебя. Ты заплатил мне за него медную монету. Мы не преподносим ножи в подарок, невежественный северянин.

Блэз рассмеялся:

— Прости. Я забыл, что ты в душе — полный предрассудков портезийский крестьянин. Как тебе позволили бросить свою мотыгу на виноградниках и отправиться путешествовать со знатными людьми?

Фривольная шуточка, на нее не стоило и отвечать, и он не получил ответа, так как в этот момент затрубили трубы.

Валери и Рюдель встали по обе стороны от клапана шатра. Существовала традиция, что в такой момент оруженосцы ничего не говорят; прощания любого рода считались вызовом судьбе. Блэз это знал. Он все еще был спокоен, но теперь его сердце забилось немного быстрее, а снаружи опустилась тишина, словно птица на ветку…

Он кивнул, и Валери с Рюделем подняли клапан шатра. Он прошел мимо них, пригибая голову, и вышел на солнечный свет и зеленую траву поля боя.

Кузман Аримондский был первым человеком, которого он увидел. Он стоял у своего шатра на противоположном конце поля. За его спиной развевалось знамя: три черных быка на красном поле. Блэз заметил кривую саблю, на западный манер висящую за спиной аримондца, увидел полированный золотой щит. Он бросил взгляд на восток, чтобы проверить и запомнить угол поднимающегося солнца; этот щит мог ослепить, если аримондец использует его, чтобы послать отраженный свет ему в глаза. Блэз слышал, но только как фон, взволнованный, жадный гул голосов вокруг них. Смертельный поединок был самым захватывающим видом спорта.

Снова протрубили трубы, коротко, и Блэз повернулся к центральному павильону, где вперед вышел герольд Арбонны. Он чувствовал, что теперь его сердце забилось еще быстрее, но не от предчувствия боя, пока нет. Перед схваткой должно было произойти еще кое-что.

Мощный голос герольда звучно раскатился по полю, он называл самых знатных людей, собравшихся здесь. Блэз увидел короля Валенсы Дауфриди, сидящего рядом с графиней, его бородатое лицо не выражало ничего, кроме вежливого, праздного интереса.

— Слева от меня, — наконец прокричал герольд, его тренированный голос без усилий разносился над травой и павильонами, полными народа, — стоит Кузман ди Пераньо Аримондский, готовый вручить свою жизнь Коранносу и Риан ради защиты чести семьи. — Он сделал паузу.

Блэз перевел дыхание. Момент настал.

— Хорошо, — сказал он двум стоящим сзади мужчинам. — Давайте.

Он не оглянулся, но когда глашатай Арбонны повернулся к нему, он услышал шелест и хлопки двух знамен, взлетевших над его шатром. Мгновение спустя раздался нарастающий гул голосов, подобный реву морского прибоя под ветром, который почти заглушил напряженно взлетевший голос герольда.

— По другую руку от меня, — провозгласил тот, — также готовый защищать честь своего имени, стоит Блэз де Гарсенк Гораутский, который заявляет свои права перед этим собранием из шести стран и на этом священном поле, где бог и богиня являются судьями чести и достоинства, на корону королевства Гораут, в настоящее время несправедливо захваченную предателем Адемаром!

Люди вскочили на ноги; герольд уже кричал:

— Эн Блэз также заявил, что этот бой, в котором он участвует добровольно против преступника, объявленного таковым правительницей Арбонны, будет служить доказательством обоснованности его притязаний и он добровольно подвергает свою жизнь опасности на глазах у всех вас ради утверждения своих прав на упомянутую корону.

Его последние слова почти потонули в громовом шуме. Не имело значения, слышно глашатая или нет. Знамена говорили сами за себя. Блэз медленно обернулся — все это сейчас был театр, все — символ, пока не началось смертоубийство, — и кивнул головой, как равный равным, Синь де Барбентайн, а затем Дауфриди Валенсийскому. И правительница Арбонны встала в присутствии своего народа и людей, приехавших из разных стран мира, и протянула руку к Блэзу приветственным жестом, как равная равному. Вокруг уже вопили. Блэз не обращал на это внимания. Он ждал. Одна долгая секунда, потом другая, и наконец он увидел, и волосы у него на затылке встали дыбом, как Дауфриди встал, высокий и гордый король Валенсы, повернулся налево и направо, не спеша, как мастер подобных мгновений, а потом очень медленно, стоя лицом к Блэзу, положил правую ладонь на свое левое плечо приветственным жестом коранов.

Он это сделал. Невозможно было знать заранее, как он поступит. Это был не совсем однозначный приветственный жест, какой сделала Синь де Барбентайн — Дауфриди предстояло вести гораздо более сложную игру, чтобы это стало возможным, — но он сделал больше, чем они имели право ожидать: показал, что Блэз достоин того, чтобы король встал и признал его.