Книга Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) - Наталья Анатольевна Черных
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По углам церковной ограды стояли еще три такие же церковные сторожки: одна, напротив дома о. Павла, была для гостей; вторая, в юго-восточном углу, до революции служила ризницей, о. Павел хранил здесь капусту; третья была пекарней, где пекли просфоры.
Тот конец села, где на высоком берегу реки Ильдь — река течет здесь с поворотом — стоит Троицкая церковь, так и называется — Церковный конец. Он небольшой — улочка и рядом дома, дворов около двадцати. Идущий от церкви в глубь деревни Длинный конец — дворов 60. А если в село Верхне-Никульское идти с дороги, которая по-местному названа в шутку БАМом (в 70–80-е на всю страну гремела знаменитая стройка БАМ — Байкало-Амурская магистраль) — то увидишь Семичастный конец, то есть конец, состоящий из семи частей.
Со стародавних времен каждый конец села Верхне-Никульского имел свой церковный праздник: на Церковном конце праздновали Введенье — 4 декабря — Введение во храм Пресвятой Богородицы, Длинный конец праздновал Николу 19 декабря, а Семичастный — Ильин день 2 августа. Это были дореволюционные традиции, которые передавались из поколения в поколение, как объясняют жители Верхне-Никульского:
«Село-то большое, священнику за один день обойти всех трудно. А в гостях побывать надо у каждого — это не отцом Павлом установлено, так было, пока церковь существовала. Поэтому у каждого конца свой праздник, так же, как в каждой деревне или группе деревень. Например, у нас в Семичастном углу дед живет — мы идем туда на праздник летом, в Ильин день. У нас Введенье — все к нам идут. Собирались, песни пели, под гармошку плясали. И отец Павел ходил по домам в гости. Еще какой обычай — священник приходит, его, как правило, чем-то одаривают. Кто пироги дает, кто яйца, кто муки, кто чего. Ведь священник брал и содержал приход, от государства ничего не получал. Кормить надо священника. И продуктами давали, и деньгами в церковь носили. Кто как мог. Но поддерживал, как правило, каждый. Не принято на Руси было, даже в самые тяжелые времена, чтобы каждый сам по себе — это не сейчас…»
Престольный церковный праздник Святой Троицы считался общим для всего села. Посреди Верхне-Никульского, где сейчас разбит сквер, раньше находилась большая площадка, огороженная лавочками. Сюда приходили на праздник из других деревень, обычно бывали драки. «Зарежут кого-то — нормальное явление, — рас-сказывают старожилы. — После каждого праздника месяца через три-четыре приезжал суд, разбирали, судили». Иногда даже говорили так: «Праздник плохо прошел — никого не зарезали, никого не убили. А если зарезали — о! праздник прошел как надо».
Так старинные традиции соединялись с современными, атеистическими. Народ, который назвал себя именем Христа — крестьяне, то же самое что христиане — потеряв Бога, стал умирать и деградировать, пьянствовать и драться на ножах. И в церковную сторожку отца Павла часто шли не за духовным советом и утешением, а за стопкой с большого похмелья. Придет, бывало, такой бедолага:
— Батька, налей!
О. Павел сначала отругает его как следует:
— Бессовестный ты!
— Ну что, батька, сделаю, ну мучаюсь я.
— На вот, и больше не приходи.
Нальет ему рюмку.
— Спасибо на добром слове, — выпьет мужичок и пойдет, знает, что больше не нальют.
«А толчок надо человеку дать, — комментирует эту ситуацию сосед о. Павла. — Он ведь помереть может. Я сам знаю, как тяжело народу».
Раньше хоть в колхозах дисциплина была: в посевную, сенокос или уборочную не сильно попьянствуешь. А как начнется осень, зарядят дожди, начнут стучаться в окошко к о. Павлу: «Батя, займи до аванса».
В Верхне-Никульском с 62-го года был колхоз «Великого», по названию головного села, где располагалась контора. Все мужики — то в колхозе, то на шабашке, рыбы много ловили — залив-то рядом.
По первости мужчин в храме совсем не было, одни бабы. На крестный ход икону некому нести — это всегда считалось в церкви сугубо мужским делом. Празднуют «Достойную» — полагается крестный ход, а икона-то — благословение Афонское — большая, тяжелая.
Отец Павел говорит:
— Девчонки, икону понесёте!
И несли.
Потом, рассказывают, стал ездить в Троицкую церковь один парень из Бежецка, звали его Коля. Но такой странный — встанет посреди храма и стоит. Отец Павел говорит своей алтарнице Надежде — она же была и старостой церкви после Катерины Алексеевны:
— Надежда, иди попроси Николая кадило раздувать.
Надежда к Николаю подходит:
— Коля, помоги!
Коля стоит.
Она с другого боку:
— Коля, отец Павел просит!
Коля молчит. Надежда его в сердцах отругает, уйдет в алтарь, сама раздувает кадило.
«Простая была баба, хорошая, — вспоминают прихожане старосту Надежду. — Только ругалась много. Отец Павел над ней посмеивался, рассказывал, как она свою корову материт: «Надежда доит корову. Надоила целое ведро. Корова ногой ведро и опрокинула. Надежда ругается, ведро корове на рога одела. Корову в стойло загнала, сама домой, легла на печь, плачет, маремьянку пьет. Жалко молока — целое ведро! Утром корову выгоняет, а у той ведро на рогах».
Отец Павел говорил не «валерьянка», а «маремьянка»: «Расстроюсь, выпью маремьянки».
Вообще словечки у него были интересные, своеобразные. «Жамкнуть» — значит «есть».
— Нинка, ты жамкнуть чего-нибудь привезла?
— Давай жамкнем!
Хлеб называл по-старинному «па́пошник». Наготовит огромную кастрюлю щей или супа и несет в сторожку — а все бегом.
— Девчонки, вот вам приготовил и па́пошнику свежего принес!.
