Книга Последний хартрум - Женя Юркина

дом. Грохот от их столкновения был оглушительным, и казалось, что стены лопнут, как яичная скорлупа. От удара Пернатый дом повалился набок, стекла в окнах разбились и посыпались внутрь. Риз выругался и через пару секунд уже очутился перед дверью, которую открыл с трудом.

Пока Дикий дом медленно разворачивался, чтобы напасть снова, он пробрался к панели управления и переключил тумблеры, заставив своего безлюдя двигаться. Чуда не произошло. Сместившийся центр тяжести и отсутствие опоры не позволили Пернатому дому даже пошевелиться. Риз упрямо продолжал щелкать кнопками и рычагами, пока его безлюдь не сотрясся от следующего удара. Огромное бревно – очевидно, оторвавшееся от торца сруба, – протаранило окно, уничтожив остатки стекла, и чуть не придавило Риза к приборной панели.

Он замешкался и не сразу присоединился к Илайн, которая принялась таскать мешки с тровантами на другую сторону, используя их в качестве балласта. Вдвоем они переместили и закрепили груз на стальном крюке, предназначенном для строп. Чтобы Пернатый дом взлетел, следовало вернуть его в вертикальное положение.

Воспользовавшись минутой затишья, когда Дикий дом снова отступил перед очередным ударом, они вытолкнули бревно наружу, а затем сделали из него рычаг, приладив под безлюдя. Податливая почва промялась под тяжестью деревянного столба, облегчив им задачу.

Они едва успели забраться в дом, когда дикая громадина обрушила новый удар. Всю его силу на себя приняло бревно, и в момент столкновения, когда Пернатый дом содрогнулся, Риз переключил тумблеры, регулирующие наклон. Все произошло за считаные секунды: удар, резкий толчок, сильный импульс, подкинувший безлюдя в воздух, и медленный набор высоты.

Стены трещали, словно мокрые поленья в костре. Под пернатой крышей натужно кряхтели механизмы. Тумблеры щелкали под пальцами Риза, управляя домом, взмывающим все выше.

Торжество момента прервал строгий голос Илайн.

– Ты что делаешь?!

– Мы улетаем, – ответил Риз. Предрекая ее возражения, он добавил: – Я не могу рисковать безлюдем.

– Ри, очнись! Ты рискуешь человеческими жизнями!

– Сама же говорила, что я сумасшедший.

– На лбу себе это напиши!

Она попыталась оттеснить его от панели, но Риз выставил локоть, чтобы не позволить ей дотянуться до тумблеров.

– Дом поврежден, – выпалил он, надеясь убедить Илайн, прежде чем она отвоюет место. – Если приземлимся, уже не взлетим. У нас на борту с десяток мешков, чтобы спасти городских безлюдей. Мы разве не за этим здесь?

– Хочешь бросить Флори и Деса там, в компании Дикого дома?

– Он агрессивен к безлюдям, а не к человеку, – упрямо продолжил Риз. – Оставь им послание. Мы вернемся за ними утром.

Ее лицо пылало от гнева, однако тратить время на споры Илайн не стала, видя решимость Риза. Усевшись на пол, она сняла ботинок, вытащила из браслета последний пузырек с вязкой бурой жижей и зубами откупорила его, после чего выплюнула крышку. В ее действиях было столько же небрежности, сколько кошачьей грации и достоинства.

Он мог бы наблюдать за ней и дальше, если бы не проблемы в управлении. Удерживать безлюдя в воздухе становилось все труднее. Ветер норовил унести его в сторону, балласт тянул вниз. Ризу казалось, что Илайн писала свое сообщение слишком долго, хотя на мыске обуви поместилось лишь одно слово: «ждите». Недолго думая, она стащила второй ботинок, где коряво написала «нас». Затем пара обуви, связанная шнурками, вылетела в окно. Проверить точность попадания не удалось. Плотный туман уже заволок пустошь, и ориентироваться они могли только по компасу.

Как только Илайн сбросила послание, Риз переключил тумблеры, и Пернатый дом, набрав высоту, устремился на запад.

С осознанием того, что теперь безлюдь в безопасности, Риз устало закрыл глаза. Спокойствия ему хватило на несколько жалких секунд, после чего он вновь сосредоточился на полете. Какое-то время они молчали, пытаясь свыкнуться с мыслью, что произошло. Риз больше не мог вынести этой недосказанности, в которой ему мерещилось осуждение, и признался:

– Я должен спасти, что осталось. Пернатый дом нужен мне, чтобы вернуться в Делмар.

– Не объясняй, – прервала его Илайн с мягкой улыбкой, мелькнувшей и тут же погасшей за напускной серьезностью. – Я все равно последую за тобой.

Он решил, что ослышался, потом – что не справился с управлением и, разбившись о землю, доживает последние минуты в агоническом бреду. Осторожно прикоснувшись к руке Илайн, он убедился в реальности происходящего. Пальцы скользнули к запястью, поймали учащенный пульс и, обойдя свежие ссадины, загрубевшие царапины и шелушащиеся пятнышки от химикатов, с которыми она работала, спустились ниже, к костяшкам, где кожа была нежной и бархатистой, как крылья бабочки. С губ Илайн сорвался тихий вздох, и Риз заметил, что от темно-бордовой помады остался только контур, похожий на след от вишневого сока.

– Я последую за тобой и прослежу, чтобы ты не убился.

Она высвободила руку и снова стала собой: резкой, волевой и свободной Илайн – диким безлюдем, который невозможно ни постичь, ни укротить.

Глава 19

Напуганные дома

Дарт

Совет лютенов начался с того, что собравшиеся почтили погибших собратьев молчанием, пронизанным страхом за собственные жизни. Жернова противостояния между безлюдями и Общиной безжалостно перемалывали лютенов как зерна, и никто не знал, чье имя прозвучит следующим. Зуби, Лохматый, Сид…

Дом без окон был мрачен и в прежние времена, а теперь будто превратился в склеп. От каменных стен веяло ледяным холодом, воздух пах сыростью и раскаленным воском. Горящие свечи не давали ни света, ни тепла. Дрожащее в канделябрах пламя отражалось на лицах, превращая их в страшные маски: черные пятна теней, нахмуренные брови и сжатые губы, напоминающие тугие швы. Все как один они стали похожи на лютину Твиллу – угрюмую, облаченную в черное. Сегодня она набросила на плечи бархатную шаль с бахромой из стеклянных бусин, в которой легко узнавался отрез портьеры.

Лютины часто шили одежду из домашних материй: в ход шли простыни, покрывала, коврики и прочее – кто чем располагал. Они наряжались в перекроенные под платья шторы, украшенные тюлевым кружевом, льняные юбки с масляными пятнами, въевшимися в ткань, когда та служила кухонной занавеской, хлопковые рубахи из пожелтевших от времени простыней или гобеленовые жилеты, пыльные и выцветшие на солнце.

Дарт привык к подобному и уже ничему не удивлялся, но в минуту скорбного молчания блуждал взглядом по сгрудившейся толпе лютенов и лютин, цепляясь за детали их гардероба. Он искал способ отвлечься, чтобы не думать о погибших. Чем была для них смерть: печальным итогом или освобождением? Он видел на лицах собравшихся печать страха, усталости и растерянности; слышал горестные вздохи Гонза, истеричные всхлипы Этны и тихую молитву Бильяны. И как бы он ни пытался