Книга Клятва золотого дракона - Ирина Лазаренко

«Ты слышишь меня. Ведь звук побуждает толчок»

Илидор поднял голову, вдохнул полной грудью, и воздух хлынул в разжавшееся горло. Его лапы тряслись от страха, глаза были тусклыми и почти оранжевыми. В воздухе кружила водная пыль от паривших наверху облаков, и он почти чувствовал на своей чешуе прикосновения машин. Дракон сжал в лапе меч из стали Такарона, выкованный гномами Такарона, сжал до боли в пальцах.

Четыре шагуна, повинуясь команде Жугера, выстрелили одновременно, и дракон в тот же миг, хлопнув крыльями, взвился в мокрый гулкий воздух. Жидкий огонь из плеч шагунов плеснул мимо.

«Рыба уплывает, потому что очень хорошо слышит рыбака. Звук в воде разносится быстрее, чем в воздухе».

Сверху дракон увидел ходовайку: сложившись в мячик, она покатилась на прыток, охраняющих Жугера, и принялась пинать их под колени, отчего прытки шатались и пугливо поджимали кинжальные ноги, а гном орал и хватался за рога вырвиглаза. Позади толпы машин шарахался бегун. Илидор дышал ртом, впитывал в себя мокрый воздух большой пещеры, носился над машинами, постоянно меняя направление, не давая прицелиться в себя, но боясь подняться выше: крылья как никогда слабы, камень и лава тянут к себе. К тому же машины должны его услышать, каждая машина должна его услышать, сейчас, еще мгновение, только вернется голос – не может не вернуться, обязан вернуться, ведь в этих машинах нет ничего, ничего, способного сдерживать магию золотого дракона!

«Даже глухие смогут слышать, если дотронутся до источника звука»

Илидор пронесся над шеренгой змей-камнеедок, проводя хвостом по их головам, но в ответ по его телу хлестнули сразу несколько тяжелых металлических голов, и дракон едва не рухнул, одна змея подпрыгнула на хвосте и боднула его обожженное крыло, по спине другой змеи взбежал паук-прытка и сиганул дракону на спину, стал тыкать в его тело кинжальными ногами: одна сорвалась, другая прошла вскользь по прочной чешуе, третья оставила глубокую царапину. Над машинами серо-белым росчерком безумия взвился гигантский хробоид, промахнулся мимо дракона, откатился к стене ловко, как пружинная лента, не помяв ни одной машины, не сверзившись в пропасть, стал разворачиваться для нового захода.

«В стуке молота они слышат музыку. Это не поможет»

Илидор заметался, и еще одна змея, подпрыгнув, ударила его в живот, рёв хробоида раздался позади, и дракон, с трудом взмахивая крыльями, поднялся, наконец, выше, потом нырнул вниз и снова вверх, заметался в воздухе, путая змей и стряхивая с себя прытку. Краем глаза увидел, что строй пауков Жугера восстановлен. Куда делась ходовайка?

Жидкий огонь опалил его хвост, с задней лапы сорвала коготь мелкоячеистая сеть, запущенная Жугером, и от досады, от боли горло Илидора наконец разжалось, выпустило голос, и дракон заорал, помянул механистскую мать и ржавую кочергу, и сам едва не оглох от того, как гулко раскатился его крик во влажном воздухе гигантской пещеры. Увидел, как по рядам машин прошла дрожь.

«Твой голос слишком силён, маленький дракончик».

Начало песни походило на вопль, зато это был мощный вопль.

Заорал Жугер, заорал повелительно и яростно и замахал лаволампой, и направил своего вырвиглаза вперед, и за ним двинулись его верные машины, послушные свету, взмахам рук, движениям вырвиглаза и тех, кто видел его и двигался за ним. «Управление: смешанное, световое, стадное», – сказал бы Палбр.

Но даже стадные скрещи и машины, у которых были уши, стали глухи к приказам Жугера – они слушали песню дракона, потому что это вдруг оказалось самым лучшим, светлым и важным, что им доводилось слышать в своей жизни и о ней. Потому что голос золотого дракона рассказывал им про свет, о котором они уже почти забыли, но который есть внутри у каждого гнома и каждой машины, способной чувствовать. Дракон пел о том, как важно нести свой свет в самые тёмные уголки, и в первую очередь – в самые тёмные уголки собственной души, ведь внутренний мрак, как и внутренний свет, найдутся у каждого. Дракон пел о тьме и печали, которой станет мир, если в нем не найдется достаточно света, если не отыщется достаточно страсти и решимости в груди каждого, кто способен нести своё сияние вовне.

Послушные велению золотого дракона, скрещи и кошки бросились на шагунов, прыток и змей-камнеедок, ходовые атаковали вырвиглаз Жугера, немногочисленные стрелуны метали копья в гигантского хробоида, ходовайка наконец нашлась: она теснила бегуна к стене, не давая смешаться с другими машинами.

«Если хорошие убивают плохих, то в чём разница между ними?»

Детский вопрос, Йеруш Найло. Разница в том, чему посвятит себя победитель: созиданию или разрушению.

В груди Илидора распускался огромный огненный цветок, не жгущий – согревающий. Разве не был этот день предопределен еще до того, как гномы и драконы схватились в битвах не на жизнь, а на смерть? Разве не для этого должен был когда-нибудь появиться на свет золотой дракон – чтобы стать сверкающим мечом, который разрубит неразрешимый клубок противоречий: между драконами и гномами, драконами и машинами, гномами и гномами, горами и их порождениями? Кому еще по плечу такая задача, такая ноша, такой невероятной огромности рычаг – и кто еще, кроме сумасшедшего золотого дракона, отважился бы повиснуть на нём, повиснуть беспомощно, загребая в воздухе лапами и едва не падая вниз, в пучину, но все-таки висеть, цепляться зубами, хлопать крылами и сдвинуть шестеренки. Пусть на один шаг, на один маленький зубчик! Кто еще мог бы дергать за этот рычаг с таким отчаянным рвением, даже не испытывая уверенности, ведомый одной лишь шальной жаждой изменить то, что должно быть изменено?

Разве не для этого был предназначен золотой дракон? Не эфирный. Не водный. Ничей.

Во все стороны летели обломки металла, обсидиановые пластины, оторванные гномские конечности. В центре сражения Жугер с поразительной сноровкой организовал укрепленный бастион из камнеедок и прыток – они отбивались от машин, которыми повелевал Илидор, а сам Жугер, запрыгнув в седло шагуна, палил в дракона из лавомётов. Тот уворачивался от плесков жидкой лавы, они падали на машины и на скрещей, на своих и врагов, оставляли оплавленный метал, выжженные тела, вопли, скрежет.

Созидание тоже способно быть разрушительным, отец мой Такарон. Наверное, нужно быть чуть гибче камня, чтобы знать это.

Дракон метался над полем боя, голова его шла кругом, голос временами срывался или затихал, и тогда его машины терялись, начинали озираться, их движения становились неуверенными, боязливыми, а машины Жугера использовали эти мгновения замешательства, чтобы атаковать их и сбрасывать их с уступа. Кто летел на камни и замирал там изломанной грудой, кто скатывался с камней прямо в пропасть с лавовой рекой, гномские головы скрещей кричали от боли и ужаса, обычные машины умирали безмолвно, но каждый лязг их умирающих тел вонзал Илидору в сердце раскалённый клинок. Несколько раз дракон пытался облететь бастион машин, защищающих Жугера, выхватить его из многоголового месива, и каждая попытка стоила ему боли, страха, отчаяния: змеи пинали его в живот, прытки вскакивали на спину, шагуны махали ненормально длинными руками, один умудрился едва не располосовать Илидору крыло, и каждый раз голос дракона срывался и становился глуше, и каждый раз атака его союзных машин захлёбывалась, а сами машины летели вниз, на камни, на тела других мертвых машин или в реку лавы. Гигантский хробоид заложил очередной круг и снова прыгнул вверх, силясь достать дракона, отталкиваясь от груды мёртвых машин, которые погибли, защищая Илидора.