Книга Взаперти - Николай Свечин

В полдень следующего дня министр внутренних дел Макаров приказал провести служебное расследование в отношении чиновника особых поручений Департамента полиции в восьмом классе Азвестопуло. Тот вызвался в нарушение правил лично привезти в Петербург двух каторжников, якобы для того, чтобы ускорить пересмотр дела своего бывшего начальника. Но доставил живым лишь одного, а второго застрелил при попытке к бегству.

– Каков поп, таков и приход, – раздраженно сказал министр директору Департамента полиции. – Коллежский асессор научился у бывшего статского советника людей убивать…

– Так ведь не людей. На Кайзерове крови немерено.

– А еще говорят, Степан Петрович, что вы лично телефонировали прокурору и требовали подтолкнуть вновь назначенное следствие по делу Лыкова.

– Точно так, телефонировал.

– Для чего? – возмутился Макаров.

– Разве вы не читали акт предварительного следствия? Там черным по белому написано, что Лыков стал жертвой оговора уголовников. Как он с самого начала и заявлял.

– Да мало ли что он заявлял! Оправдаться хотел. Я вот уверен, что Лыков заколотил того арестанта на допросе. И суд это доказал.

– А теперь суд докажет обратное, – невозмутимо парировал Белецкий. – И очень хорошо. Потому что Алексей Николаевич крайне необходим на прежней своей должности. Убийц ловить лучше него никто не умеет. А он сидит оболганный в тюрьме.

Служебное расследование Белецкий возглавил лично. На допросе свидетель, станционный жандарм Деримедведь, рассказал, как все было. Приближаясь к Заречью, поезд снизил скорость. И каторжный в кандалах выскочил на ходу. Упал на бок, быстро поднялся и задал стрекача к лесу. А темно уже! Едва-едва не убежал. Но полицейский чиновник отважно спрыгнул следом и погнался за стрекулистом. Как только шею себе не свернул? В помощь ему кинулся полковник ОКЖ Запасов, по счастливому совпадению ехавший в том же поезде. Уже на опушке леса беглеца подстрелили. Нельзя было не выстрелить, иначе тот скрылся бы в кустах.

– Вы видели этот момент? – поинтересовался директор.

– Так точно, ваше превосходительство. Луна светила, я все и разглядел. Господин полковник бабахнул и промахнулся. А другой господин, не знаю его звания, угодил в цель.

Вторым допросили Дмитрия Иннокентьевича. Тот полностью подтвердил рассказ коллежского асессора и выразил восхищение его расторопностью:

– Да вашему человеку медаль надо дать! Или хотя бы знак за отличную стрельбу. Знаете, какой в войсках вручают.

Белецкий захотел выслушать конвоира, что помогал греку. Однако выяснилось, что на вокзале тому случайно встретился знакомый, Генерального штаба капитан Продан. Он возвращался в Петербург и охотно согласился помочь коллежскому асессору доставить каторжных. Поэтому Сергей Манолович отказался от конвоя. Когда Кайзеров прыгнул с поезда и Азвестопуло за ним погнался, капитан остался в купе караулить Дригу.

Важным свидетелем выступил Степка. Его показания совпали с показаниями остальных участников происшествия.

Окончательно точку в расследовании поставил генерал-майор Таубе, кавалер Георгиевского оружия, герой войны с Японией. Он как раз в это время ехал в том же поезде и смотрел в окно…

В результате действия чиновника особых поручений были признаны правильными. Белецкий распорядился выдать ему сто рублей наградных. И ходатайствовал перед командиром корпуса жандармов о поощрении полковника Запасова.

Дело о пересмотре приговора Лыкову пошло быстрее. Его поручили довести до суда товарищу прокурора действительному статскому советнику Горемыкину. Александр Александрович, как и все прокурорские, знал Алексея Николаевича не один год. И, что важно, симпатизировал ему. Допросив свидетелей, он быстро подготовил обвинительный акт, в котором сделал вывод о невиновности Лыкова. Чиновник стал жертвой сговора уголовных, желавших отомстить сыщику. Приговор в январе был вынесен Лыкову на основании свидетельских показаний пяти сокамерников погибшего подследственного Мохова. Они были подтверждены бывшим выводным надзирателем ДПЗ Фуршатовым. Сам выводной к моменту суда уволился от службы, но суд располагал его показаниями, данными на стадии следствия. Теперь выяснилось, что Фуршатов был в стачке с уголовными. А из пяти лжесвидетелей четверо сознались в оговоре. Пятый был убит при попытке к бегству, когда его этапировали в Петербург.

Лыков получил на руки акт и обратил внимание на одну вещь. О роли англичан в его деле там не было ни слова. Он попросил Горемыкина о встрече. Товарищ прокурора приехал в Литовский замок. На вопрос арестанта, почему провокация Эгнью и Моринга не освещена, действительный статский советник ответил:

– Я сделал это нарочно. Для вашей же пользы.

– Что так?

– Доказать их участие не получится. Бритты нигде явно не засветились. Лжесвидетели их в глаза не видели.

– А Тольх?

– И что Тольх? Его слово против слова Моринга. Леон Адольфович – жулик, а Моринг – почтенный нефтепромышленник. Кому поверит суд, сами догадайтесь.

– Салатко-Петрищев подтвердит, что Моринг предлагал мне забыть про «майкопское чудо». Ведь здесь корень случившегося, как вы не понимаете?

– Все я понимаю, – невесело улыбнулся товарищ прокурора. – И читал ваш рапорт Столыпину. Даже запросил начальника Кубанской области генерала Бабыча, что он думает о роли англичан в нефтяном деле.

– Бабыч правды не скажет, потому что он ее знать не хочет.

– Дело вовсе не в нем.

– А в ком, Александр Александрович? По чьей милости я пятый месяц сижу в тюрьме ошельмованный? И постоянно жду удара бандитского ножа в спину?

– Увы, Алексей Николаевич, ваше требование о справедливости, как всегда, несвоевременно. Наши дипломаты ведут очередной раунд секретных переговоров. Знаю от самого Сазонова. Я ведь и к нему ходил, распутывая ваше дело…

– Дайте я догадаюсь, – зло сказал Лыков. – Что им Форин-офис обещал на этот раз? Свою поддержку в споре за концессии в Персии?

– Примерно так, – подтвердил Горемыкин.

– Идиоты…

– Согласен. Но сделать ничего нельзя. Никто не позволит мне сейчас судиться с островитянами. Тем более при отсутствии веских доказательств. Потерпите. Главное, вернуть вас обратно к прежней жизни, а остальное мелочи.

Колесо Фемиды закрутилось в обратную сторону. Петербургская судебная палата приняла окончательное определение и назначила суд над лжесвидетелями на 7 мая. На следующий день после дня рождения государя… Лыков счел это дурной приметой. Уж больно некрасиво повел себя Николай Александрович в деле сыщика. Но чему быть, того не миновать.

Глава 22

На свободу!

Накануне суда на Лыкова неожиданно совершили очередное покушение. Оно вышло дурацким и обернулось для злодея конфузом.

Сыщик в камере излагал Огаркову свои ташкентские приключения 1894 года[145]. Опуская, конечно, интимные подробности личной жизни. По случаю рождения государя тюрьма отдыхала. Арестантам выдали улучшенную порцию. Мясо в лапше было не второго сорта, а первого, и еще добавили селедку.