Книга Беременная для Зверя - Эллен Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем этому утырку ещё и лебедей из пруда в саду отца стрелять?
Кажется, это было последнее, что отчётливо в голове мелькнуло.
Потом был треск огня. Жар, лижущий пятки. Ползком из дома. Зарема мертва. Сын тоже. По пути что-то круглое задел. Голову отца.
Это не дом, а кладбище. Здесь только мертвецы живут.
Прочь…
Гул сильный. От огня или от демонов, ревущих внутри. Несмолкаемый ни на секунду. В больнице провалялся недолго — списывать, как полудохлого собирались. Непомнящим своё имя прикинулся. Вышвырнули в питомник для бомжей. В том изуродованном и перебинтованном никто не признал Рустама Алиева.
Мёртв он. Окончательно. Точка.
Чуть позднее выяснилось, что Порох перед смертью отобрал всё, как и говорил — деньги, ценности, имущество оказалось переписаны на каких-то левых людей. Но везде подпись отца. Чуть кривая. Видно, дрожал, когда подписывал. Хотел выторговать жизнь. Не получилось.
Теперь у Пороха было всё, а у меня — ничего. Так начался путь Зверя.
Капли горячей воды по телу стекают. Уносятся вниз, в сливное отверстие. Кажется, что вода красная. Мыслями омыло и слезами сухими. Жжёт до сих пор. Но уже иначе. Лишь следом, а не раной.
Надо это запереть внутри — жадных демонов с их воем и жаждой мстить. Выпустить лишь в нужный момент. Когда на пути появится тот самый — главный виновник устроенной резни.
Месть приобрела другой вкус и оттенок.
Дочь Пороха — при любом раскладе — моей останется.
Я за дела отца пострадал, не зная о них. Малая тоже не в курсе, чем её папаша промышляет.
Похер, нужна она ему или нет. Главное, что мне она нужной стала. До дрожи.
Одежда чистая и мягкая к телу приятно льнёт. В спальне ещё сумрак прячется по углам. Но в окне уже светает. Можно увидеть, как рассвет в окна крадётся.
Не успел к кровати подойти, любуясь тонким лицом Малой.
Просыпается. Будто чувствует, что я рядом. Тянется ко мне спросонья всем телом.
Подхватываю, не чувствуя веса. Только мягкое тепло по мне разливается. Запах сладкий в голову бьёт. От неё все, до единого нервы напрягаются, от желания забрать так, чтобы внутри себя спрятать.
— Вернулся.
Сонно смотрит, пытаясь понять, какой час.
— Ещё рано. Я не хотел будить.
— Но я сама проснулась. Ты меня не будил, — укладывается лицом на плече. — Гарью пахнет, — немного нос морщит. Но не отстраняется. Всем телом крепче приникает.
— До сих пор?
Вроде тёр тело почти до крови мочалкой. Но некоторые дела не смыть, как ни старайся. Всё равно ощущается.
— Угу…
Подходя вместе с ней к кровати, наклоняюсь, сдёргивая простыню. Укутываю девчонку, чтобы не мёрзла, выходя с Малой на балкон.
Широкое плетёное кресло двоих спокойно принимает. Малая на мне, как пушинка. Молча. Не требует ответов. Ждёт, пока сам скажу.
— Ризван жив и относительно здоров. Он ушёл, — скупо говорю, зная, что Малая хочет узнать о нём. О друге своей матери.
Мне говорить о Ризване трудно. Ревность начинает обороты набирать. Может, к лучшему, что наши пути разошлись? Он бы так и лез со своей заботой к дочери когда-то любимой женщины. Может быть, сейчас он к ней, как к дочери. Но если Арина на мать сильно похожа, то у Ризвана потом и мужицкое играть начнёт.
Да. К лучшему, что он ушёл. К жене, к ребёнку…
— Хорошо, — вижу, что ещё спросить что-то хочет. Но потом решает промолчать, отложив на потом вопросы.
— Исаевых я из города вытурил. Ни одной гниды не осталось, — сообщаю.
— Ещё лучше, — не скрывает своей радости Малая.
Вправо смотрит. Там, вдалеке, ещё зарево пожара и дым столбом.
— Они хоть живы остались? — сомневается.
Кроха совсем. Не понимает, что некоторых в живых оставлять нельзя.
— Бабы, дети, старики… Все непричастные прочь отправились.
— Это хорошо. Не все вопросы нужно кровью решать, — осмеливается сказать.
Молчу в ответ на это. Ни к чему ей подробности знать. Другая у неё задача — выносить моего наследника. Сильным и здоровым. Рядом со мной быть.
Это главное.
— Ты — моя. Целиком.
Притягиваю к себе за шею, впиваясь алчно в сочные, зовущие губы. Языком рот долблю, вонзаясь в горячую мякоть. Ещё и ещё. Выбивая глухие стоны. Порабощая. Руки слепо по сладкому телу шарят. Сминают. Усадить на себя хочется. Одним нажатием вынудить торчащий кол на всю длину принять.
— Руста-а-а-м… — жалобно всхлипывает Малая.
Мокрая уже. Чувствую. Меня и самого от неё штырит. Сколько дней покоя доктор прописал? Две недели?! Живодёр, сука.
Отрываюсь от мягких губ с неохотой. На рот смотрю покрасневший.
— Я тебя всё равно брать буду. В рот. В руку твою. Между сисек трахать… Пока запрет не кончится. Короче, не отвертишься от болта, — хмыкаю.
— А спросить?
— Спрашивать не собираюсь. Ты — моя. И точка, — припечатываю. — Но если бы я вдруг башкой шизанулся и надумал твоего мнения спрашивать…
— Где-то в другой реальности, наверное, — усмехается, губы пышные покусывая. Пальцами волосы мои перебирает. — Но если бы там дело происходило, то сказала бы «да». А в этой жизни, похоже, говорить не придётся. Ты за меня всё сам решил.
— Решил, — соглашаюсь.
Крепче прижимаю ношу драгоценную. Прикрываю глаза. Но всё равно чувствую, как по закрытым векам солнце лучом мажет.
— Рассвет?
— Да. Это рассвет, — соглашаюсь, губами подхватывая её пушистые волосы у корней.
Наш первый рассвет. Но не последний.
За окном светает. Мой сон был кратким. Зверь не спал вовсе. На мужском лице отпечаталась усталость, следы тяжёлых решений. Ещё что-то чувствуется. Глубокое, тянущееся из прошлого. Я это в нём чувствую, хоть и не говорит. Бережёт? Так, что ли?
— Надо лечь. Поспать немного, — киваю в сторону комнаты. — Да?
— Сейчас отнесу тебя.
Зверь легко меня поднимает и опускает на постель. Но сам отстраниться хочет. Цепляю его за руку.
— Останься.
Все сомнения вырисовываются на его лице. До единого.
— Ты же хочешь остаться?
— И уйти тоже. Дел по горло, — хмурится.
— Пожалуйста? — вкладываю во взгляд всю мольбу.
Но Рустам и сам понять должен, что во мне есть нужда в его близости. В цепком кольце сильных рук. В его крепком, дурманящем запахе. В который с головой окунуться хочется. Столько всего произошло…