Книга Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

«Если я проклят, то она трижды проклята! – безрассудно сказал я самому себе. – Надеюсь, в аду хватит места, чтобы содержать нас порознь, когда мы туда попадем».

Так я успокоил свою совесть и решительно отвернулся от взывавших ко мне со стены ликов, выражения горя, отрешенности, смерти или боли у которых теперь, казалось, сменились другим – удивлением оттого, представлялось мне, что такой мужчина, как я, и такая женщина, как она, нашли друг друга на просторах мира и им дозволено преклонить колени перед алтарем Господним без того, чтобы быть пораженными за свое богохульство!

Ах, святые угодники, живи вы в наши дни, вам, наверное, пришлось бы подвергнуться гораздо большим страданиям, чем кипящее масло или четвертование! То, что испытали вы, – всего лишь физическая боль от разорванных мышц и горящей плоти, которая не могла длиться долго. Но души ваши были облачены в величие и силу и сияли в свете любви, веры, надежды и милосердия ко всем людям. Мы совершеннейшим образом изменили занимаемое вами положение! Мы в какой-то мере научились и продолжаем учиться, как заботиться о наших горячо любимых телах, как их холить, лелеять и защищать от холода и болезней. Однако души наши, святые угодники, души, которые для вас были всем, – их мы порочим, сжигаем, четвертуем, пытаем и уничтожаем, попираем их ногами, пока не выбьем из них образ Божий. На них мы плюем, над ними мы глумимся, их мы распинаем и топим! Есть разница между вами, сильными и мудрыми, жившими в старые благодатные времена, и нами, жалкими и тщедушными слабаками, порождениями современного рафинированного века.

Если бы вы, святая Доротея или святое дитя Агнесса, жили в наши дни, вы бы испытали нечто более острое, чем меч палача. За жизнь в чистоте вас бы назвали худшими из женщин. За вознесение молитв вы бы прослыли лицемерками. За верность вас бы заподозрили во всех грехах. За ваше любящее сердце вы бы подверглись большим насмешкам, чем Христос от поносивших его воинов Понтия Пилата. Однако вы были бы свободны – свободны высказывать свое мнение, поскольку наш век есть век свободы. И все же как хорошо, что вы умерли, не дожив до наших дней!

Погруженный в эти странные, отчасти мрачные, отчасти умозрительные размышления, я едва заметил, как закончилась торжественная месса. Я очнулся от легкого прикосновения руки жены и вздрогнул, услышав сотрясавшие воздух звучные и мощные такты свадебного марша из оперы «Лоэнгрин». Все кончилось: моя жена стала по-настоящему моей, моей целиком и полностью, моей с помощью исключительно крепко затянутых уз двойного брака, и я мог делать с ней все что хотел, «пока смерть не разлучит нас». Сколько еще, мрачно думал я, придется нам ждать, пока смерть придет к нам и окажет нам эту великую услугу? И я тут же начал считать, рассчитывать некие отрезки времени, которые должны истечь, прежде чем… Я по-прежнему был занят вычислениями, когда машинально предложил жене руку при входе в ризницу, где мы должны были расписаться в церковной книге. Я так погрузился в расчеты, что едва было не начал произносить числа вслух, но взял себя в руки и усилием воли вернулся к действительности, изобразив на лице заинтересованность и восторг, когда шел сквозь ряды восхищенных и нетерпеливых зевак со своей прекрасной женой.

На выходе из капеллы несколько цветочниц вывалили нам под ноги содержимое своих корзин. В ответ я подал знак слуге раздать им монеты из мешочков, которые заранее заготовил для этих целей, зная по прежнему опыту, что они понадобятся. Требовалась осторожность, чтобы пройти через такие горы цветов, многие из которых цеплялись за бархатный шлейф Нины, поэтому мы шли медленно.

Мы почти уже было дошли до экипажа, когда молоденькая девушка с огромными смеющимися глазами, сверкавшими, словно алмазы, на ее правильном овальном лице, бросила передо мной на землю букет алых роз. Мною вдруг овладел прилив бешеной ярости, и я стал бешено топтать ногами ярко-красные цветы, с такой силой давя их ногами, что жена изумленно приподняла изящные брови, а теснившиеся вокруг нас люди стали пожимать плечами и смущенно переглядываться. Девушка, бросившая букет, в ужасе отшатнулась, лицо ее побледнело, когда она прошептала: «Пресвятая Мадонна! Я боюсь!» От досады я прикусил губу, внутренне проклиная себя за минутную слабость. Потом непринужденно рассмеялся в ответ на тревожный немой вопрос в глазах Нины.

– Ничего страшного – пустяковая причуда. Ненавижу красные розы! Мне кажется, что на их лепестках человеческая кровь!

Нина задрожала.

– Что за жуткие мысли? Как вы могли такое подумать?

Я не ответил, а с нарочитой заботливостью и учтивостью помог ей сесть в экипаж, потом сел сам, и мы отправились в гостиницу, где нас ждал свадебный обед.

Подобные торжества везде проходят в напряженной и натянутой атмосфере, даже на солнечном, обожающем развлечения юге. Все радуются, когда они заканчиваются, а цветистые, ничего не значащие речи и напыщенные комплименты благополучно завершаются. Среди приглашенных мною гостей, принадлежавших к лучшим и знатнейшим семействам Неаполя, царила бросавшаяся в глаза холодность: женщины были скучны и унылы, завидуя красоте невесты, ее белому бархатному платью и драгоценностям. Мужчины же были сдержанны и едва способны изображать даже видимость доброжелательности: они явно считали, что при таком богатстве, как у меня, мне было бы куда лучше оставаться холостяком. По правде говоря, итальянцы, а особенно неаполитанцы, не отличаются восторженным отношением к весьма сомнительным радостям брака. Они скорее покачают головами, воспринимая его больше как неудачу, нежели счастье. У нас очень распространена поговорка «Алтарь – это могила любви», и она очень часто себя оправдывает.

Все мы испытали облегчение, когда встали из-за роскошно накрытого стола и расстались на несколько часов. Мы должны были вновь встретиться на балу, назначенном на девять часов вечера. Вот тогда начнется самое интересное: состоится последний и главный выход невесты, зазвучит музыка, начнутся веселье и танцы, поистине достойные королевского двора. Я подчеркнуто учтиво препроводил жену в приготовленные для нее роскошные апартаменты, поскольку ей, по ее словам, предстояла масса дел: например, снять свадебное платье, во всех подробностях рассмотреть свой восхитительный бальный наряд и лично проследить за тем, как прислуга упакует ее чемоданы для завтрашнего путешествия. Завтрашнего! Я мрачно улыбнулся, подумав, как ей понравится это путешествие! Затем с величайшим благоговением поцеловал ей руку и оставил ее, чтобы она отдохнула, освежилась и приготовилась к восхитительному вечернему торжеству.

Наши свадебные обычаи не столь строги, как в других странах: жених в Италии едва ли сочтет приличным везде докучать невесте своим присутствием или же требовать от нее ласк, как только они сочетаются законным церковным браком. Наоборот, если он пылает страстью, то сдерживает свой пыл и гасит его, пытаясь как можно дольше сохранить иллюзию, розовое сияние, а скорее – легкую призрачную дымку любви. Он подсознательно избегает чрезмерной фамильярности, прекрасно осознавая, что ничто так быстро и окончательно не убивает романтические чувства, как банальность и обыденность постоянной неразлучной близости. И я, как и другие люди моего круга и общественного положения, предоставил своей дважды венчанной жене свободу – последние часы свободы, которые ей выпадут. Я оставил ее заниматься пустяками, которые она любила больше всего, – мелкими деталями туалета и самолюбованием, на которые многие женщины меняют свой душевный покой и честь, отказываясь от последних принципов добродетели лишь для того, чтобы затмить других представительниц своего пола и посеять недоброжелательство, мелкую зависть, ненависть, отвращение и злобу там, где, выбери они иное, могли бы собрать куда более богатый урожай.