Книга Сибирские сказания - Вячеслав Софронов

– Ну, – мужики говорят, – видать, он нынче столько зверя добыл, что лошадь запрягать надо, добро вывозить.

Уже наст рушиться стал, потеплело, когда Карим из леса вышел и, ни с кем слова не сказав, в свой дом незаметно прошел и закрылся там. Соседи к нему наведались, добычей поинтересовались, как то меж соседями принято. А он на пустой мешок показывает, вздыхает горестно:

– Совсем ничего не взял, не добыл. Отвернулась, видать, удача от меня. Может, лесного хозяина обидел, а может, не повезло в эту зиму. Сам не знаю, как год проживу.

Камиля о том услышала, обрадовалась. «Ага, – думает себе, – будешь знать, как меня не замечать».

Лето прошло, осень настала, а там и зима неслышно подобралась. Вновь все охотники в лес пошли зверя добывать, и Карим, как всегда, первый ушел на своих широких лыжах, лосиными шкурами подбитых. И снова последним вернулся исхудалый весь, от голода черный и ни одной шкурки не принес в мешке, даже куропатку лесную и то не подстрелил, чтоб было из чего суп сварить. Чем он там, в лесу, питался никто и не знал. Так ему стыдно перед селянами, что из дома месяц не выходил, двери никому не отпирал, больным сказывался. Ну, друзья его видят такое дело, собрали кто что мог, принесли Кариму рыбы, мяска немного, чтоб не помер, рук на себя не наложил, да и советуют:

– Сходи к бабке-ворожее. Не иначе как кто на тебя порчу наслал, удачи лишил. Пусть она поколдует, поворожит, авось да поможет.

– Не пойду, – Карим отвечает, – не верю в заговоры. Сам виноват, что зверя добыть не мог, на другой сезон все изменится. Надо в другом месте зверя промышлять, где никто до сей поры его не пугивал. Вот отдохну чуть, отлежусь, отправлюсь в дальний лес новую землянку в тех местах ставить, чтоб было зимой, где жить.

Друзья спорить не стали, пошли по домам. У каждого своя голова на плечах, все по своему собственному разумению живут, один другому не указчик.

Как Карим решил, так и сделал: захватил пилу, топор, да и пошел в самый дальний урман новое жилье себе строить-ладить. Шел он сперва вдоль малой речки, потом на полночь повернул, через горелый лес пробрался, на моховое болото вышел, заночевал там в старой избушке, утром дальше отправился. Только на третий день пути вышел на высокий холм, что посреди густого леса стоит от людей сокрытый, никому не видимый. Внизу, близ холма, речушечка со светлой водой бежит-струится, рядом кедровый лес вековой кроной шумит. Урманное место, заповедное. Видать, сроду никто из их селения сюда не захаживал, зверье в лесу не пугивал.

«Вот, – думает, – самое и место для жилья. До холодов, до снега успею себе землянку вырыть, дров наготовить, обживусь, обустроюсь». Принялся за работу, себя не жалея, обо всем забыв. И недели не прошло, как выстроил на вершине холма сухую землянку, крышу из бревен накатал, березовой корой покрыл, сверху дерном обложил. Мимо пройдешь, а не заметишь, что человек тут живет, обитается. Пошел к речке искупаться, пот с себя смыть. Стал обратно на холм подниматься, как налетел неведомо откуда ветер-ураган силы небывалой: столетние стволы к земле гнет, малые деревца с корнем вырывает, песок крутит-вертит, столбом в воздух поднимает.

Остановился Карим, заслонил руками лицо от бури, как слышит вдруг голос тонкий, девичий:

– Что, охотничек, испугался силы моей? Говори, зачем пожаловал, а то засыплю песком, с холма сброшу, в реке утоплю.

– Кто ты? – он спрашивает. Через силу глаза открыл и видит девушку красоты необыкновенной, в черную шаль закутанную, на вершине холма стоящую перед самой его землянкой.

– Или сам не догадался? – та со смехом его спрашивает.

– Откуда мне знать, кто ты?

– А ты подойди поближе, может тогда поймешь.

Шагнул к девушке Карим, руку протянул, а нет никого. Оглянулся, она сзади него стоит, смеется, белые зубы кажет. Он опять к ней тянется, а рука лишь воздух хватает, никак ту девушку зацепить не может. Будто и нет ее вовсе, а снится все молодому охотнику.

– Кто же ты? – он ее опять спрашивает.

– Какой ты недогадливый, Карим. Я и есть, и нет меня. Ты меня видишь, а в руки взять не можешь. Про пэри небось слыхал когда-нибудь?

– Как не слыхать. Каждый про них слышал, да не всякому встречаться с ними приходилось. Неужто ты настоящая пэри и есть?

– На сей раз угадал. Что, страшно?

– Да нет. Не очень пока. А откуда ты знаешь, как зовут меня?

– Все нам, пэри, про вас людей известно, обо всем знаем. Даже сказать можем, о чем вы думаете и что завтра произойдет-случится. Сказать?

– Скажи. Кому не хочется знать, что с ним будет.

– Завтра ты со мной жить станешь, а срок придет, и родится у нас сын, а потом… А что потом будет, то тебе знать ни к чему. Пора придет, и все своими глазами увидишь.

– Как же звать тебя?

– Зови как хочешь. У нас, у пэри, имена на ваши людские не похожие.

– Можно я тебя Бибигой звать стану? Так когда-то мою бабушку звали.

– А почему бы нет? Пусть Бибига будет.

– Только скажи мне, если я тебя лишь вижу, а тела ощутить не могу, то как мы с тобой жить станем? Да и умеешь ли ты женскую работу делать? Наши женщины мужьям своим и пищу готовят, и огонь в доме поддерживают, все хозяйство на них, когда муж в лес уходит.

– О том не беспокойся, не думай. Все будет как надо. Лучшей жены, чем я, во всем мире не сыщешь. Вкуснее меня обед никто не сготовит, хоть сто женщин из своего селения собери. А что бестелесная я, то не беда. Протяни руку. Чувствуешь?

Карим с опаской к девушке подошел, руку ей подал, боится, а вдруг да случится с ним что. То не шутка, с девушкой из рода пэри беседу вести. Но нет, ничего с ним не случилось, а ощутил он и тело ее и по волосам рукой провел – все как у настоящей женщины. Вот только тепла женского нет, что от тела исходит, да и улыбаться Бибига, похоже, не умеет.

«Ладно, – думает он себе, – коль судьба моя такая с пэри жить, то надо покориться, принять как должное. А там посмотрим, как дело пойдет».

– Правильно думаешь, – Бибига ему говорит, – нам, пэри, ни один человек сопротивляться не должен, а то только хуже будет.

Он и забыл совсем, что она мысли людские читать умеет. Призадумался, было. По всему выходит, что несладко придется с такой женой, да деваться некуда. Стали они жить в землянке возле дальнего леса как настоящие муж и жена: Карим с утра на охоту отправляется, а Бибига дома остается, пищу ему готовит, одежду штопает, тепло в землянке поддерживает, чтоб мужу после охоты было где обогреться, отдохнуть, отлежаться.

И такая удача Кариму в охоте в ту зиму привалила, что сколько себя помнил, а ни разу постолько шкурок дорогого зверя не добывал. Тут тебе и белка, и соболь, и куница, и на что лиса хитрая, осторожная, а сама на охотника выскакивает, только что в мешок не запрыгивает. Не нарадуется Карим удаче своей охотничьей. Только все одно что-то гложет внутри, спокойно жить не дает. Рано ли поздно ли, а придет пора к людям в деревню возвращаться, куда же он Бибигу денет. Неужто согласится она с людьми рядом жить?