Книга Воздух, которым ты дышишь - Франсиш Ди Понтиш Пиблз

Ночью я спала беспокойно, проснулась рано. Прежде чем Граса и мальчики успели покинуть свои номера, я проглотила две таблетки амфетамина, вышла из отеля и остановила такси. Когда я попросила водителя отвезти меня к Фреи-Канека, он глянул на меня в зеркало заднего вида и продолжал поглядывать всю дорогу – наверное, спрашивал себя, какие дела могут быть у женщины, проживающей в «Копакабана-Палас», в городской тюрьме.

В зале свиданий пахло луком и тухлыми кухонными тряпками. Надзиратель ввел Люцифера, сопроводил к поеденному ржавчиной стулу напротив меня. Люцифер сохранил благородную осанку аристократа. Чистая роба, ногти в порядке, а волосы, которые он всегда с великим тщанием расчесывал на прямой пробор, закручены в множество хитрых косичек, спадавших на затылок. На шее висел на шнурке кожаный мешочек – я видела такие в доме Тетушки Сиаты. Старожилы называли их patuás; в таких носили травы, талисманы, бусины и другие предметы, важные в кандомбле. Я никогда не думала, что Мадам Люцифер суеверен, но тюрьма кого угодно сделает верующим.

– Хорошо, что пришла меня проведать сегодня, – сказал Люцифер. – А то могла и не застать. Меня переводят на Илья-Гранди.

На Илья-Гранди, острове неподалеку от побережья, находилась одна из самых строгих тюрем Бразилии.

– Господи, – сказала я.

– Нет смысла призывать его мне на помощь, – заметил Мадам. – Думаю, кое-кто из здешних служак решил, что я слишком удобно устроился. Человек с деньгами может купить здесь все, а деньги у меня имеются благодаря тебе и нашей Софии. Так что у меня есть возможность понемногу роскошествовать, на что надзиратели смотрят сквозь пальцы. Конечно, на Илья-Гранди будет иначе.

– Я найму тебе адвоката!

– Не растрачивай зря доллары, – посоветовал Люцифер. – Тем более те, которых у тебя нет. Не смотри на меня так! Я читаю газеты. Вы вернулись, потому что вас выдворили из Лос-Анджелеса.

– Никто нас не выдворял. Мы продолжаем продавать альбомы.

Мадам улыбнулся:

– «Сал и Пимента»? Хорошая музыка, девочка. Но слишком другая, чтобы стать хитом. Голос у тебя как у старого пьяницы. Словно ты вышептываешь секреты, а наутро пожалеешь об этом. Но мне нравится.

– Сегодня вечером мы даем концерт в одном клубе в Ипанеме.

– Место для молодых. И богатых. Забавно, что им нравятся ваши песни. Но молодые слушатели лучше старых. Вы какое-то время сможете двигаться вперед.

– Винисиус не хочет. Он остается здесь.

– А ты?

Я покачала головой.

– Дашь сигарету? – спросил Мадам.

Я раскрыла сумочку и достала из портсигара две сигареты. Надзиратели даже не взглянули в нашу сторону, когда я закурила по одной для каждого из нас. Люцифер сделал несколько затяжек, рассматривая мой костюм, белые перчатки, лодочки с золотыми пряжками.

– Возраст тебе к лицу, – сказал он. – Есть девушки, которые со временем становятся лучше. – Он рассмеялся и покачал головой. – Когда ты работала на меня, была на побегушках, мне нравилось смотреть, как ты подметаешь. Ты мела пол в борделе так, будто злилась на грязь – чего она сюда заявилась. У тебя были честолюбивые мечты, девочка. И всегда будут.

В его голосе звучало сожаление, почти грусть.

– Когда тебя выпустят? – спросила я.

Мадам склонил голову набок:

– Ты разве не понимаешь, девочка? Мы с тобой прощаемся.

– Ты же не всю жизнь просидишь на Илья-Гранди.

– Двадцать семь лет – долгий срок, а жизнь там суровая. – Мадам Люцифер глубоко затянулся. – Значит, эти засранцы все-таки пустили ее в «Палас». Что она будет петь?

– Не знаю. Никто не знает. Она собирается решать на ходу, при том что всю жизнь мечтала петь на этой сцене.

– А ты бы не действовала по наитию?

– Нет. Я – нет.

– Думаешь, она провалится?

Я припомнила, какой Граса была в последний год – много спала, а когда танцевала, было видно, насколько она растолстела; потом ехала в Палм-Спрингс, откуда возвращалась усохшая и апатичная.

– Нет, – сказала я.

– А тебе хочется, чтобы она провалилась? – спросил Мадам.

Наши глаза встретились, мы уперлись друг в друга взглядами, как много лет назад, когда я просила о помощи. На этот раз первым отвел глаза Мадам.

– Даже если она забудет слова всех песен, это неважно, сама знаешь. Люди будут ее обсуждать. О ней еще долго будут говорить. Она лучшая в своем роде.

– И что это за род такой?

– Она настоящая звезда, мирового уровня, рождена и вскормлена здесь, в Бразилии. Может быть, люди ее за это ненавидят, но точно не забудут. Поэтому я ей завидую.

Мадам бросил окурок на пол и растер подошвой сандалии. Нагнул голову, снял с шеи patuá и настойчиво вложил кожаный мешочек в мою обтянутую перчаткой ладонь:

– Мы в расчете, девочка. Больше никто из нас никому ничего не должен.

Прежде чем я успела ответить, Мадам заговорил снова:

– На то, что в этом мешочке, вы можете записать очень много пластинок. Продать будет легко. Сделай что-нибудь для себя. Нет ничего дурного в том, чтобы хотеть что-то для себя. Нет ничего неправильного в том, чтобы взять то, что принадлежит тебе.

Я отодвинулась от стола:

– Мне пора. У меня концерт через несколько часов.

Люцифер кивнул.

– Мне бы хотелось быть там, смотреть на тебя, сидя за дальним столиком, как бывало.

Я вышла из ворот тюрьмы, села в такси, и оно быстро провезло меня через весь город, прямо ко входу в отель. В машине я сняла перчатки и потянула кожаные шнурки, стягивавшие patuá. В темном зеве мешочка сверкнул бриллиантовый кубик.

В первый раз я увидела его в рабочем кабинете сеньора Пиментела, на сахарном заводе, когда стояла рядом с Грасой, а сеньора просила разрешения отвезти нас на концерт в Ресифи. Я тогда понятия не имела, что такое музыка и почему сеньора решила, что нам необходимо ее услышать; мне хотелось положить сверкающий кубик в рот и посмотреть, растает ли он на языке. Как наивна я была, думая, будто что-то, чему предназначено пережить века, может так просто исчезнуть внутри меня, одной только силой моего желания. И вот, почти четырнадцать лет спустя, кубик тяжело лежит у меня на ладони.

Выйдя из машины у отеля, я не поднялась в наш пентхаус, а перешла улицу и направилась к пляжу. Каблуки увязали в песке. Прищурившись, я прошла между первыми пляжниками и добралась до пустой дорожки у воды. Кожаный мешочек с заключенным внутри него кубиком лежал в кулаке тяжело, как камень. Мадам Люцифер прав – я могу заложить этот кубик и получить пачку купюр. Достаточно денег, чтобы записать с Винисиусом несколько новых пластинок; достаточно, чтобы они помогли мне и дальше жить в Рио, в каком-нибудь пансионе, как когда-то; достаточно, чтобы не прийти на обратный рейс до Лос-Анджелеса. Я представила, как Граса сидит в самолете «Аэровиас» и не отрывает взгляд от иллюминатора, а я стою на берегу, наблюдая, как она уносится в облака.