Книга Разведка боем - Василий Звягинцев

– Я вижу в вас достойных собеседников. С вами мне не требуется подбирать слова, вы способны понимать без лишних объяснений. Этого достаточно. Хотя Яков тоже многое понимал. Но культуры ему не хватало. Вот, например, что вы знаете о предыстории человечества?

Шульгин хотел было сказать, что их интересуют более практические вопросы, особенно сейчас, но Андрей взглядом велел ему помолчать. Спешить им некуда, а такие люди, как Удолин, могут рассказать гораздо больше интересного, если им позволить отдаться потоку сознания.

Действительно, начал он издалека. Причем ухитрялся одновременно курить, отхлебывать вино, жестикулировать, моментами даже вскакивать с дивана и маневрировать между предметами обстановки, а то и внезапно замолкать, погрузившись в созерцание одной из развешенных по стенам картин, скорее всего, хороших копий Бенуа и Сомова. Но с тем же успехом они могли оказаться и подлинниками.

При этом внутренняя логика повествования не прерывалась.

Профессор говорил о том, что история цивилизованного человечества насчитывает минимум триста веков, а не пятьдесят, как принято считать, и что знания людей далекого прошлого значительно превосходили все, что известно нам сейчас. По крайней мере, им было известно электричество, книгопечатание, особый вид воздухоплавания и то, что в изложении профессора, не имеющего представления о компьютерах, сильно напоминало что-то вроде кибернетики и информатики. Еще он говорил о необыкновенных психических способностях древних и о том, что в зашифрованной форме эти знания и умения передавались от протоцивилизаций (атлантов?) к шумерам, халдеям, древнеегипетским жрецам и так далее. Происходили потопы, землетрясения, жуткие эпидемии, падения астероидов и прочие ужасы, с раздражающей постоянностью стиравшие с лица земли могучие царства и великие культуры. Однако же какие-то базовые пакеты информации сохранялись, передаваясь от мудрецов одной цивилизации к мистикам следующей, от адептов рационального знания к отвергающим любой здравый смысл эзотерикам, удивительным образом искажаясь при передаче и перекодировке (с языка узелкового письма в китайские иероглифы, затем на перфокарты и далее в изустные заклинания шаманов, условно говоря).

При этом эстафетно передаваемые познания и откровения древних дополнялись толкованиями, адекватными меняющимся временам и вновь добытой информации, приспосабливались к идеологическим требованиям текущих моментов (а сколько их было за десятки тысяч лет!), подчас неузнаваемо преломлялись в зеркалах и призмах невероятно чуждых друг другу менталитетов. И результаты моментами получались поразительные.

В качестве примеров Удолин приводил то поразительные озарения древних греков-атомистов, то тибетские тексты вроде известной «Книги мертвых», откровения адептов высших ступеней йоги и космогонические знания впавших в дикость племен экваториальной Африки.

Новиков внимательно слушал, задавая иногда краткие уточняющие вопросы, чтобы повернуть поток красноречия профессора в интересующем его направлении.

При этом ему тоже приходилось заниматься своеобразной перекодировкой, поскольку многие вещи, о которых говорил Удолин, не имели соответствующих семантических аналогов в современном русском языке.

Как бы между прочим стала вырисовываться интересная картина. Сначала Удолин излагал вроде бы вполне умозрительную теорию, но постепенно начинало казаться, что о некоторых вещах он говорит, если и не как очевидец, то как человек, близко знакомый с достоверными источниками.

Вот он упомянул о том, что египетские жрецы еще в эпоху Древнего царства овладели искусством особым образом группировать составляющую основу личности информацию и переносить ее в сознание других людей. Это подозрительно напомнило пресловутые аггрианские психоматрицы, с практикой использования которых и Новиков и Шульгин познакомились на собственном опыте.

Еще – теория о девяти уровнях сознания, по мере овладения которыми человек приобретает способность воздействия сначала на собственный организм, затем на окружающий материальный мир, а дальше и на гораздо более таинственные сферы бытия.

– На объективную реальность можно влиять субъективной волей, не выраженной в действии. Усилием воли создать «магическую линзу, через которую можно как рассматривать «нечто», определяющее суть и смысл происходящего, так и концентрировать пучок собственной энергии. Полное знание о «линзе» недостижимо, но достижимо познание практических эффектов ее использования…

– Вы подразумеваете возможность управления Реальностями? – спросил Андрей.

– Какой смысл вы вкладываете в данный термин? – Удолин наклонил голову и направил в грудь Новикова палец с длинным, желтым от табака ногтем.

Новиков, как умел, объяснил. В духе полученных от общения с «Высшим разумом» намеков.

– Так-так… Это близко. Вы пришли к этой гипотезе умозрительно или…

– Пожалуй, что умозрительно. А вы? Нельзя, кстати, предположить, что описанная вами схема смены цивилизаций может быть результатом такой вот «игры Реальностями»? А ваши «психоматрицы» – это способ сохранения личностей «игроков» при коррекциях или полной смене Реальностей? Как спасательная шлюпка или парашют? – Помолчал секунду и, как иногда у него случалось, неожиданно для самого себя спросил: – Да вот и вы, Константин Васильевич, сколько раз таким способом меняли оболочку?

Нет, профессор не удивился и не возмутился. У него просто изменился взгляд. Это трудно объяснить словами, но выглядело примерно так, как если бы человек разговаривал с ребенком, стараясь его занять и развлечь, а тут его окликнул бы внезапно подошедший знакомый, причем равного возраста и положения. Вот такую смену мимики и выражения глаз уловил Новиков.

– Интересно, интересно, – как-то задумчиво произнес Удолин. – Мне начинает казаться, что не я вас «просвещаю», а вы решили использовать мою болтливость в собственных целях. Каких, хотелось бы выяснить?

– А разве вы уже забыли, с чего начался наш товарищеский ужин? Я вас спросил – что именно в вас лично или в ваших научных разысканиях заинтересовало красного жандарма Агранова? Его что, волнуют проблемы древних цивилизаций? Или он бескорыстно увлечен эзотерикой? Поклонник мадам Блаватской в свободное от политического сыска время? Или все же ему требовалось получить от вас нечто конкретное? Может быть, как раз способ сменить материальную оболочку? Вы готовы рассеять наше с Александром Ивановичем недоумение?

– Ваша ирония, коллега, мне понятна, но он действительно изучал в свое время труды не только Блаватской, но и кое-что посерьезнее и обладает некоторым природным даром, так что и здесь есть тема для разговора…

А Шульгину вдруг неожиданно и до ломоты в скулах надоело слушать эти разговоры. Вообще в последние дни разговоров было слишком много. Несмотря на некоторые динамичные повороты сюжета. Но в основном все разговаривали, с непреодолимой и глупой страстью, как купчихи у Островского или персонажи новелл Джером Джерома: «Присядьте, я расскажу вам мою историю…» Он решил это дело хотя бы для себя прекратить.