Книга Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

– Я люблю работу. Пахота – мое счастье, – сказал бык, заслоняя Микеле своей мощной тенью, даруя ему отдых от зноя. – Но этот мир не ведает пашни. Он совершенно дик. Ты прав, мне больно. Никто здесь не покушается на мою волю, а мне – больно.

Микеле внимательно изучил спину быка. В тени она казалась темной, а по кромке горела золотом. Он спросил – это золото? И получил ответ – да. И не испытал жадности или азарта. Рассмеялся, удивляясь тому, как одичал в мире вечного лета. Забыл, что значит дома золото.

– Я тоже люблю работу, – сказал он быку. – Я люблю эту землю, где никто не смотрит косо на меня, чужака, где люди щедро делятся последним и не копят впрок, отбирая у слабых. Я мог бы помочь им. Но это огромная работа. Ей нужны время, золото и еще что-то… чудесное. Как понять, на кого положиться, ведь для исполнения замысла надо пойти туда, в мой мир, и надо вернуться, и еще надо привести с собой безопасных для дикого мира людей.

– Я пробовал дружить с людьми и дал им очень много… чудесного, – вздохнул бык. – Мы все еще общаемся с потомками моего друга, но прежние отношения общности делаются бременем и даже они почти непосильны. Прости, малыш. Я не готов впрячься в новую дружбу.

– А если это будет договор? Договор пахаря и поля, так я назову его. Дай мне умение видеть золото в движении и еще дай умение находить его отражение в людях. Думаю, этого довольно.

– Что ж, ты не жадный. Попробуем. Но учти, договор свяжет нас. Пока ты работаешь, пока исполняешь его, он не в тягость. Только так. Ведь я сохраню волю, а бремя отдам тебе, целиком. Я стану впрягаться в ярмо лишь для пахоты. О, я очень люблю большие поля. Огромные! Я желал бы накормить всех… но люди принимаются делить урожай, едва заподозрив ничтожный излишек. Ты уверен, что не изуродуешь этот дикий мир? И еще. Я одарю тебя, но этим и обременю. Люди охотятся на меня, золотого быка. Они станут охотиться и на людей с каплей золота в крови.

– Люди охотятся на себе подобных и без причины. И я не изуродую этот край, я слишком люблю его, – горячо пообещал Микеле.

– Тогда – договор заключен, маленький друг. Отныне ты принадлежишь к людям Ин Тарри, ты пахарь золотого быка. Я дам тебе чуть больше, чем обещал, но только в этот раз… будем считать это одолжением.

Микеле провалился в черный сон без видений. Когда он очнулся, сидел под огромнейшим дубом, у перепутья дорог перед воротами портового города Иньес, по другую сторону морского пролива, на земле своей северной родины. Под рукой у него был мешок, тяжелый. Полный золотого песка…

Дело, которое начал Микеле, забрало всю его жизнь и было унаследовано двумя поколениями потомков. Оно – первое и одно из величайших наших дел, оно живет и поныне. Микеле отвез в дикий мир наилучшие стальные инструменты. Составил точнейшие чертежи и сметы. Уговорил вождей сорока семи племен – если верно это число, а привирать склонны все, Ин Тарри не исключение.

Десять лет ушло. Десять долгих лет, чтобы сдвинуть с места «плуг» большого дела и начать золотую пахоту. Собрать первых работников, обучить, убедить и снабдить необходимым. Наладить сменность труда. Бессчетное число раз заверить: дело полезное, не пустое.

Микеле мечтал увидеть исполнение своего замысла. Он заключил договор в мистическом для любого человека возрасте тридцати трех лет. Он дожил до восьмидесяти девяти в твердом уме, полным сил. И все же увидел лишь краешек замысла, воплощенного в явь. Огромное, бескрайнее лазурное озеро Тайучи, сейчас именуемое пустынным чудом и морем среди суши. обрело настоящие очертания через сто лет после начала работ. Озеро поит и кормит зверей, птиц и людей. Благословляет дикий мир, наполняет жизнью даже в сезон жесточайших засух. Оно имеет пологое дно и весьма глубоко в средней своей части. За время засух оно почти исчерпывает живительную влагу, чтобы снова наполниться в сезон дождей.

Говорят, птичий взгляд из небесной вышины позволяет заметить, что очертаниями озеро напоминает быка, напряженно тянущего плуг. Впрочем, это мои домыслы. Пока никто из нас не смог найти столь занятного чудака, чтобы тот научил людей летать.

А договор – в силе. Пока мы работаем на благо большого мира, бык впрягается. Пока мы думаем о большом урожае, мы видим золото мира в его движении очень точно и ярко. А еще мы умеем находить себе подобных. Не жадных и не ленивых, с острым умом и готовностью упрямо воплощать в жизнь дела, которые иные сочли бы бредом, миражом, пустой блажью…

Глава 9. «Бессмертник»

Наседке самого уютного из гнезд

(записка, оставленная выползком Яковом в постоянном тайнике)

Вынужден обеспокоить, хотя это крайне неловко, ведь второй раз с весны. Я жив, именно я прошлый раз просил о помощи, все верно. Ограничусь этим заверением вместо благодарности за точнейшее исполнение поручения.

И теперь попрошу: Лизка, перебирайся к осени в столицу. Не укажу точный срок, но кроме тебя кто еще устроит деликатное дело без суеты и срывов?

И вторая просьба. Мне понадобится, вполне вероятно, подсадная утка. Не старше двадцати, и это должна быть девушка со способностью хотя бы изобразить хорошие манеры, даже если она не владеет таковыми по-настоящему.

Было бы славно, если бы она умела стрелять также метко, как ты. Но, вероятно, я желаю несбыточного.

PS

По-прежнему тоскую по твоим сырникам. Короб с лекарствами по составленному списку готов, доставлен в знакомый тебе адрес. И не смей отказываться от безделушки, что я положил сверху. Такие пустяки всегда забавляли тебя».

Под чужим именем, без дома и надежного дохода я прожила лучшее лето из всех, какие могу припомнить! И пусть сперва оно опустошило душу, но затем наполнило ее лунным волшебством, жутковатым – ночное ведь! – и все же головокружительно ярким.

Когда Винка шагнула за порог, когда дверь во тьму наглухо закрылась за ее спиной, я разучилась ощущать тепло. Лето пылало красками, истекало медом… А я упускала цветение и замечала увядание: жара выжигает зелень, как засуха старит цветы.

Черная дыра утраты в душе не затягивалась… и я, как заводная, упрямо заполняла клумбы. Добрейшие потомки Винки настрого запретили мне покидать имение. Согласились не платить за труды, если я того не желаю.

Липа зацвела, дождики осадили жару, воздух сделался плотным, сладким. Лучшее время летело мимо курьерским поездом… а я отрешенным наблюдателем безвольно таилась в тени. Не слышала запахов, не смотрела на слепящее солнце. Горбилась, рылась в земле, сморкалась, гундосо бормотала однообразные сожаления… Вспоминала другое лето – в Луговой. Тогда мимо просвистела моя любовь. Теперь следом умчалась дружба. Что же осталось мне? Неужели совсем ничего?!