Книга Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - Владимир Хрусталев

Для того чтобы найти правильную форму для акта об отречении, надо было предварительно решить преюдициальные вопросы. Из них первым являлся вопрос, связанный с внешней формой акта. Надо ли было считать, что в момент его подписания Михаил Александрович был уже императором и что акт является таким же актом отречения, как и документ, подписанный Николаем II. Но, во-первых, в случае решения вопроса в положительном смысле отречение Михаила могло вызвать такие же сомнения относительно прав других членов Императорской фамилии, какие, в сущности, вытекали и из отречения Николая II. С другой стороны, этим санкционировалось бы неверное предложение Николая II, будто он вправе был сделать Михаила императором. Таким образом, мы пришли к выводу, что создавшееся положение должно быть трактуемо так: Михаил отказывается от принятия верховной власти. К этому собственно должно было свестись юридически ценное содержание акта. Но по условиям момента казалось необходимым, не ограничиваясь его отрицательной стороной, воспользоваться этим актом для того, чтобы — в глазах той части населения, для которой он мог иметь серьезное нравственное значение, — торжественно подкрепить полноту власти Временного правительства и преемственную связь его с Государственной Думой. Это и было сделано в словах “Временному правительству, по почину Государственной Думы, возникшему и облеченному всей полнотой власти”. Первая часть формулы дана Шульгиным, другая — мною. Опять-таки с юридической точки зрения можно возразить, что Михаил Александрович, не принимая верховной власти, не мог давать никаких обязательных и связывающих указаний насчет пределов и существа власти Временного правительства. Но, повторяю, мы в данном случае не видели центра тяжести в юридической силе формулы, а только в ее нравственно-политическом значении. И нельзя не отметить, что акт об отказе от престола, подписанный Михаилом, был единственным актом, определившим объем власти Временного правительства и вместе с тем разрешившим вопрос о формах его функционирования, в частности (и главным образом) вопрос о дальнейшей деятельности законодательных учреждений. Как известно, в первой декларации Временного правительства оно говорило о себе как о “кабинете”, и образование этого кабинета рассматривалось как “более прочное устройство исполнительной власти”. Очевидно, при составлении этой декларации было еще неясно, какие очертания примет временный государственный строй. С момента акта отказа считалось установленным, что Временному правительству принадлежит в полном объеме и законодательная власть. Между тем еще накануне в составе Временного правительства поднимался (по словам Б.Э. Нольде) вопрос об издании законов и принятии финансовых мер в порядке 87 ст. осн. зак.» [423].

Заглянем в воспоминания барона Б.Э. Нольде (1876–1948), профессионального знатока юриспруденции, где подробно освещается «вся кухня» подготовки акта временного отречения Михаила Романова от трона до решения Учредительного собрания: «3 марта после завтрака я сидел в своем служебном кабинете на Дворцовой площади. Позвонил телефон и я услышал, как всегда, ровный и неторопливый голос Набокова, сказавшего: “Бросьте все, возьмите первый том свода законов и сейчас же приходите на Миллионную, такой-то номер, в квартиру князя Путятина”. Через десять минут меня вводили в комнату с детским учебным столиком дочки хозяев, в которой оказался Набоков и В.В. Шульгин. Наскоро Шульгин рассказал свою поездку в Псков, подписание акта отречения от престола императора Николая и решительный отказ утром того же дня великого князя принять престол. Набоков добавил, что надо составить об этом манифест для великого князя и что набросок имеется, составленный Некрасовым. Набросок был чрезвычайно несовершенен и явным образом не годился. Мы тотчас же стали его писать заново. Первый составленный нами проект — мы втроем взвешивали каждое слово — так же, как и Некрасовский набросок, — был изложен, как манифест, и начинался словами: “Мы, Божьей милостью Михаил I (правильно Михаил II. — В.Х. ), император и самодержец Всероссийский…”. В проекте Некрасова было сказано только, что великий князь отказывается принять престол и передает решение о форме правления Учредительному собранию. Что будет происходить до того, как Учредительное собрание будет созвано, кто напишет закон о выборах, и т. д., обо всем этом он не подумал. Набокову было совершенно ясно, что при таких условиях единственная имевшаяся налицо власть — Временное правительство — повиснет в воздухе. По общему соглашению мы внесли в наш проект слова о полноте власти Временного правительства. Набоков своим превосходным почерком, сидя за маленьким учебным столом, переписал проект и отнес его в соседнюю комнату великому князю. Через некоторый промежуток времени великий князь пришел к нам, чтобы сказать свои замечания и возражения. Он не хотел, чтобы акт говорил о нем, как о вступившем на престол монархе, и просил, чтобы мы вставили фразу о том, что он призывает благословение Божие и просит — в нашем проекте было написано “повелеваем” — русских граждан повиноваться власти Временного правительства. Поправки были внесены, акт еще раз переписан Набоковым и одобрен — кажется, с новыми маленькими поправками — великим князем. К этому времени подъехали князь Г.Е. Львов, Родзянко и Керенский. Великий князь сел за тот же маленький стол, подписал манифест, встал и обнял князя Львова, пожелав ему всякого счастья. Великий князь держал себя с безукоризненным тактом и благородством, и все были овеяны сознанием огромной важности происходившего. Керенский встал и сказал, обращаясь к великому князю: “Верьте, Ваше Императорское Высочество, что мы донесем драгоценный сосуд Вашей власти до Учредительного собрания, не расплескав из него ни одной капли”» [424].

Кадет В.Д. Набоков в своих воспоминаниях давал политическую оценку этого исторического документа: «Может показаться странным, что я так подробно останавливаюсь на содержании акта об отказе. Могут сказать, что акт этот не произвел большого впечатления на население, что он был скоро забыт, заслонен событиями. Может быть, это и так. Но все же несомненно, что с более общей исторической точки зрения акт 3 марта имел очень большое значение, что он является именно историческим актом и что значение его, может быть, еще скажется в будущем. Для нас же в тот момент, в самые первые дни революции, когда еще было совершенно неизвестно, как будут реагировать вся Россия и иностранные державы-союзницы на переворот, на образование Временного правительства, на все создавшееся новое положение, казалось бесконечно важным каждое слово. И мне кажется, что мы были правы» [425].

Аналогичную точку зрения высказал на этот счет барон Б.Э. Нольде: «Акт 3 марта, в сущности говоря, был единственной конституцией периода существования Временного правительства. С ней можно было прожить до Учредительного собрания — конечно, реально осуществляя формулу “полноты власти…”» [426].

В этом историческом документе, т. е. акте великого князя Михаила Александровича о временном отказе, о возложении на себя верховной власти до решения Учредительного собрания, говорилось: «Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.