Книга Не исчезай - Женя Крейн

Имя – это всего лишь звук. Набор звуков. Его придумали люди.

Кто придумал тебя, Элис?

Ее женская растущая плоть, хрупкие лодыжки, тонкие запястья, не поддающаяся анализу нежность, дарованная случайным сочетанием генов. Или эта комбинация молекул и составляющих их атомов была неслучайной, заведомой?

Э-лис, А-ли-си-я – так порой называла ее Кэрен. Она произносила это как «А-лисия», нараспев, вкладывая в звуки греческого имени отрочески-порочный или нежно-девичий смысл, искушенный ранним, малоосознанным еще зовом юной плоти: Лилит, не вышедшая из ребра и не ставшая земной женщиной. Что ждет Лилит впереди? Какая судьба? Она ведьма, демон, а может, ангел? Кто кого соблазнил? Кто виноват – кто перед кем и в чем? И можно ли так ставить вопрос?

8

Любу беспокоит одна и та же мысль. В ней переплетаются события последних трех дней. В этом есть нечто, говорит она себе. В этом должна быть какая-то связь.

Слова, поэзия, Фрост, вернее, Роберт. Затем эти две девочки. Как они связаны? Что между ними общего? Я должна проследить всю цепочку событий и найти эту связь. Или я могу ее придумать? Или я должна придумать эту связь, ее литературное обоснование? Искушение, соблазн, а затем эксперимент: как два котенка, они обнюхивают, облизывают друг друга розовыми лепестками острых язычков – молодость в поисках наслаждения и ответов, молодость в безрассудности и свободе жеста, намерения, поступка. Уязвимость и неискушенность, переходящая в свою противоположность. Появление девочек в кафе. Трагедия в номере гостиницы. Что же там на самом деле произошло?

В конце концов, древняя как мир история – падающего толкни. Покачнувшаяся на краю желает найти толкающего. В данном случае – толкающую. Но… ведь мы живем уже в XXI веке. Людские особи в этом веке делятся на пары произвольно и хаотично. Или, наоборот, по внутреннему импульсу, по зову сердца и тела, когда предрассудки общества, религии, семьи уже не так много значат… В чем же дело, в чем же дело? Чем оказалась так уязвлена хрупкая душа Элис?

9

– Брось, – говорит Нина. – Не мучь себя. И меня не мучай. Брось. Мы с тобой уже… почти родственники. Во всяком случае, ты мне небезразлична.

Для Нины это почти признание. Но что оно Любе? У нее семья, работа; у нее Роберт, литература. Она пишет, когда ест, когда спит; пишет, когда ходит по улицам и ведет машину. Вот оно то, что изменилось в ней за эти несколько дней, – она пишет. И это не процесс написания слов – это состояние души, отпечатывающийся на сетчатке глаз мир, чужие разговоры, пробуждающие отзвук. Резонанс с миром.

– Да нет, – возражает ей Люба. – Ты пока просто не желаешь услышать меня. Войди в тему – мне это важно понять. Роль женщины. Почему всегда женщина – жертва. Почему женщина такая… плоская…

– Ну, ты даешь! Ты совсем не плоская, очень даже… округлая и… выпуклая.

– Я не о том. Я о мире. Или о том, как мы себя воспринимаем. Или мужчины тоже так воспринимают себя – в контексте своей роли в мире?

– Ты о чем? У тебя уже навязчивая идея.

– Не следует убегать от своих навязчивых идей, их надо полностью принимать и затем использовать по максимуму. Особенно дамам пишущим.

– Я уже не понимаю тебя.

– Ха! Люди говорят не для того, чтобы поделиться мыслями. Они говорят, чтобы мысли эти скрыть.

– Люба, я за тебя уже просто боюсь.

10

В карьере писательницы L было много разных эпизодов, которые ей хотелось забыть. В карьере и в личной жизни. Короткий, но бурный сексуальный опыт, порой позорный и унизительный, и связанные с ним любовные истории хотелось забыть. Наверное, потому, что каждый раз это была какая-то роль, которую ей приходилось играть. А может, это каким-то образом было связано с женской анатомией? – спрашивала себя Люба. В конце концов, мужчина видит себя. А женщина?.. Загадка женщины, ее укрытая от посторонних глаз мистификация. Женщина не видит себя – она ощущает себя. Поэтому каждый новый мужчина, ребенок, работа – это новая роль, новая женщина, новое воплощение.

Был короткий период, когда она работала в конторе, изготавливающей памятники для надгробий. Приезжая по утрам в деревянный домик на VFW Parkway, пытаясь расчистить вечную, неистребимую пыль, въевшуюся в стены, пол, столы, компьютеры, бухгалтерские книги, она много думала о своей роли женщины, матери, жены, работницы, приносящей доход в семейный бюджет. Роль подсобной работницы, на которую падал дополнительный груз в минуты семейных перегрузок и перемен. Почему-то статуи за грязным стеклом и гранитные надгробия наводили начитанную L на литературно-философский образ мыслей. В голову приходили Эмма Бовари, Анна Каренина и булгаковская Маргарита. С кого именно надо было брать пример? Ну не с Зои же Космодемьянской.

– Подавляющее большинство литературных примеров женщин, с которыми мы можем себя сравнивать, описаны мужчинами, – сказала, продолжая разговор, Люба.

– Хорошая мысль, – отозвалась Нина. – Тебя однополый секс натолкнул на подобные размышления?

– Ты подумай, если бы мы создавали такой образ, что бы мы с тобой написали? Все их проблемы какие-то упрощенные, с моей точки зрения. Единственная полнокровная женщина в истории литературы – это Джейн Эйр.

– Ты даешь, мать! Это ж викторианская тетка, по самую макушку набитая мистикой и религией.

– И что? Мужчина не способен написать о женщине так, как он описал бы мужчину. Сплошная жалость, неприятие, неполноценность и непонимание.

– Ты теперь феминистка?

– Нет. Я была феминисткой. Когда меня в юности клали на гинекологическое кресло, засовывали мне в… ну ты понимаешь… – Любе трудно произнести это лаконичное слово, – засовывали мне внутрь холодный расширитель – туда, в самое нутро. Здесь, по крайней мере, его подогревают теплой водичкой, предупреждают и заранее извиняются за дискомфорт. Тогда я, да, была феминисткой, но об этом не знала. А теперь уже нет, теперь я не феминистка.

– И теперь ты сможешь описать женщину?

– Не знаю. Я смогу, может быть, описать себя. Все эти женщины моей юности – в них чего-то не хватало. Моей матери чего-то не хватало. Счастья, добра. Они распадались на куски. Или были двумерными. Как и те литературные героини, которые были придуманы мужчинами.

– Каренина – двумерная?

– Конечно. Она ведь не женщина, она – идея Толстого о женщине.

– Хорошо. А вся женская викторианская литература?

– Кто? Джейн Остен или Джордж Элиот? Картинки с выставки, богини домашнего очага, хитренькие и милые дамы с богатым внутренним миром? Одна и та же тема – поменять устройство мира. Благородные искательницы самореализации. Надо сказать, мы с тобой от них не так уж далеко ушли. При этом, такая убийственная любовь к семье и домашнему укладу, который они якобы мечтают сломать.