Книга Шехерезада - Энтони О'Нил

Эта мысль не понравилась Зиллу сильней людоедства.

— Нам даны были четкие указания, — возразил он.

— Слишком четкие, правда? — мрачно переспросил Юсуф, опасливо оглянулся на остальных, убедился, что никто на них не смотрит, пошарил в одеждах, вытащил сложенный листок бумаги. — Вот то, о чем ты говоришь — листок с инструкциями, полученный в Куфе.

— Ты его сохранил? — удивился Зилл.

— Вытащил у Касыма из кармана, — признался Юсуф, протягивая ему бумагу. — Присмотрись поближе. Ты же переписчик. Какими, по-твоему, письменами написано сообщение?

Зилл на ходу развернул шуршавший лист, хмуро глядя на неуклюжую смесь угловатых букв и округлой скорописи.

— Отчасти похоже на куфическое письмо… — заключил он, — а отчасти на насху.

— Безобразное сочетание, — подтвердил Юсуф. — Как будто записку писал человек, учившийся по надписям на глиняной посуде.

— Возможно, — неуверенно согласился Зилл, пока еще не понимая сути.

— Первая записка, показанная нам Гаруном аль-Рашидом, была написана крупным почерком тумар, которым составляются официальные документы.

— Помню…

— Кроме того, она была написана на тряпичной бумаге. А эта — жесткая, индийская… военная… — Юсуф забрал листок и надежно припрятал.

— Хочешь сказать, указания дали не похитители, а какие-то другие люди? Кто же?

— Те, кто рассчитывал сбить нас с пути, просчитавшись во второстепенных деталях.

— Зачем кому-то сбивать нас с пути?

— Не могу пока точно сказать.

— А еще, конечно, возможно, — добавил Зилл, стараясь не впадать в уныние, — что записки написали разные похитители.

— Возможно. Только я на кон свою жизнь не поставил бы.

— Ты уже рискнул своей жизнью, — напомнил Зилл, — оставшись с нами, не вернувшись назад. Значит, сам своим словам не веришь.

— Не совсем убежден, — согласился Юсуф.

— Да…

— Однако убеждение с каждым днем крепнет.

Зилл покачал головой:

— Ведь еще есть пророчество, которое сулит нам удачу.

— Твое счастье, что веришь пророчеству. У меня только страхи и опасения.

Ехавший впереди Касым неожиданно подозвал к себе вора.

Тот вздохнул в ожидании очередного скандала.

— Вновь должен тебя оставить, — огорченно сказал он Зиллу. И перед отъездом не удержался от небольшого язвительного замечания, доверительно посоветовав: — Хорошенько запомни. Когда мы ели вкусного ибн-Малика, нашему капитану достался член и яйца. Если еще раз попробует прибрать тебя к рукам, просто вспомни об этом.

— Что такое скала?

Юсуф невольно нахмурился, редко слыша от Касыма такие загадочные вопросы.

— Скала? — переспросил он.

— Ты слышал.

— Скала… — Юсуф силился подыскать подходящее определение. — Крупный камень…

— Что такое «крупный камень»? — нетерпеливо допытывался Касым.

Юсуф понял, что у капитана есть некая цель, а он — подчиненный — обязан изображать тупицу, чего ему не хотелось по какой-то необъяснимой причине.

— Крупный камень, подобно всему прочему, сотворен Аллахом.

— Правильно, — согласился Касым, хоть и не ждал такого ответа — Скала, камень… — Он безнадежно запнулся и с трудом продолжил, надеясь внятно сформулировать мысль: — Чего беспокоиться о скале и ее существовании? — Он слышал однажды такое высказывание и, даже не уверенный в его уместности, хотел просто высказать недовольство.

— Мы с мальчиком не о камнях говорили.

— Камни, сказки, жизнь, смерть… — проворчал Касым, точно не видел разницы между перечисленными понятиями. — В последние дни вы нередко толкуете у меня за спиной.

— Я от тебя не прячусь, когда разговариваю.

— Что там у вас за секреты, которыми со мной нельзя поделиться?

Раньше Юсуф сдался бы при любом намеке, умаляющем достоинство капитана, при вывернутом наизнанку комплименте, прочем великодушном жесте, а теперь, в гнетущей жаре, с больной головой и пересохшим ртом, понял, что слишком устал для этого.

— Мы беседуем, чтобы время убить, — сказал он, — позабыть о жаре и о жажде.

— Для моряка у тебя чересчур золотые уста.

— Некогда я был каллиграфом.

— Для меня ты всегда моряк, — заявил Касым — Или вор, если на то пошло. Поговори со мной, чтоб я забыл о собственной жажде.

Неожиданно не сумев найти слов, Юсуф вдруг словно впервые увидел глубочайшую пропасть, отделявшую его от капитана. Так долго и успешно ее игнорировал, что почти поверил, будто сам родился среди волн, никогда в жизни ни о чем не мечтая, кроме сытого брюха и вставшего члена. Теперь же…

— Давай о Данииле поговорим, — предложил он.

— Чего с ним?

— Опасаюсь за его здоровье.

После бегства двух верблюдиц Касым заставлял Даниила идти пешком. Копт без конца посмеивался, не выдавая смертельных мучений.

— Я должен отдать ему свою верблюдицу и расстелиться ковром под ногами, так, что ли?

— По-моему, он умрет от жары, если мы вскоре не найдем колодец.

— Мы все умрем, если вскоре не найдем воду. — Касым впервые признал, что команде, возможно, угрожает гибель, и мигом нашел подходящего козла отпущения, ответственного за пропавшие бурдюки.

— Даниил во многом еще мальчишка, — заметил Юсуф.

— И я был когда-то мальчишкой. А глупостей не делал.

— Его друг погиб.

— И у меня друзья погибали.

— Солнце сводит его с ума.

— Да? А я, что, не под тем же солнцем живу? — переспросил Касым. — Разве оно меня сводит с ума?

— Едва ли он способен переносить тяготы так, как ты. Как любой из нас.

— Чем это он заслуживает особого обхождения?

— Я просто не думаю, что в такой ситуации наказание идет на пользу.

— Он свихнулся. Ты его видишь. Слышишь, как хохочет.

— Подольше помочись на любое растение, и на нем шипы вырастут.

Касым хотел сплюнуть, но слюны не нашлось.

— Не оспаривай мои решения, — буркнул он. — Предупреждаю.

Капитан бросил вызов; Юсуф редко чувствовал столь горький вкус отступления. Он отвел глаза, глядя в трепетавший от жары воздух, и задумчиво напомнил:

— Тебе всегда нравился Даниил.

— Никто мне не нравился, — отрезал Касым, хотя фактически трудно было холодно относиться к смешливому парню.

— Прискорбно было бы лишиться надежного подручного на палубе.