Книга Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - Фрида Каплан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторую поездку в то лето я сделала с туристами по Эймек Изреэль. Мы поднялись до Метулы, в Дгании посетили кладбище, где были посажены свежие эвкалипты. Это кладбище разрослось, потому что немало людей потонуло в Иордане во время купания.
Среди туристов, с которыми я поехала, был еврейский писатель Гиршбейн[477] из Америки. Он был восхищен всем виденным в Палестине, рассказывал нам о впечатлениях, которые он вынес из Китая и Индии, откуда они с женой вернулись. Я скрывала от своих спутников свою сильную усталось и смеялась его юмористическим стихам:
На идиш это звучало складнее, конечно.
Этот же писатель был большой знаток насекомых. Он нам прочел целую лекцию о пауках и пчелах, в духе Метерлинка[478]. У него в Америке осталась целая комната, затканная паутиной разных пауков по породам, и он наблюдал их жизнь и паучью психологию, и различал паутины всех сортов. Рассказал он это после того, как хозяйка отеля нам принесла скорпиона в закрытой банке. Она туда налила спирт и показала нам, как скорпион «покончил собой», ужалив себя раньше, чем спирт начал гореть. «Си ноне веро, бель тровато!»[479]
На обратном пути у нас было неприятное приключение с арабчонком. Арабчонок лет 14 вел небольшой караван, верблюды были нагружены камнями и перевязаны толстой веревочной сеткой, чтобы камни не свалились. В руках у него был самодельный лук. Он направил его на наше такси и выстрелил. Камушек, и очень острый, попал в щеку жене Гиршбейна. Наш шофер, недолго думая, остановил машину, побил арабчонка и пригрозил ему разрезать сетку, чтобы дома ему влетело еще больше от отца. Мальчишка умолял этого не делать, потому что побои дома были бы сильнее. Я упросила шофера оставить его в покое, и мы поехали дальше. Наша спутница чувствовала этот «выстрел» еще несколько дней.
В Нагалале писатель интервьюировал колонистов, и было интересно слышать их ответы. Колония Ган Шмуэль, где мы сделали следующий привал, превратилась в ган-эйден[480] — столько зелени в нем прибавилось. Гева[481] имела новые дома и школу, возле Метулы работали в новой розовой каменоломне, и все кибуцы разрослись — постройки, дети выросли, увеличились сады и обработанные поля.
Вторую зиму, 1928 года, я уже чувствовала себя значительно лучше, но все же на три недели поехала в Иерихон, главным образом чтобы сделать прогулку в Трансиорданье, в Амман, Джераж и на Иордан — 6 января по старому стилю, чтобы посмотреть на крещение на Иордане.
В феврале этого года я начала работать в больнице и даже вернулась к общественной работе: мы устраивали балы — благотворительные и врачебные. Мне разрешили наконец выезжать по вечерам. Марк был трогательно внимателен ко мне во время моей болезни. Он помог мне пройти через самое трудное. За мое отсутствие Марк пристрастился к танцам, и теперь, когда я могла выходить, он заставлял меня танцевать. В 36 лет было трудно начинать сначала и возобновлять жизнь, которая была прервана на несколько лет. Но мне приходилось реваншироваться тем людям, которые приглашали Марка, и вообще мы вошли в период, когда «Палестина танцевала». Удачнее всех вечеров были вечера инженеров «под сильным давлением».
* * *
Летом Рут заболела аппендицитом. Марк не решался сам ее оперировать, мы вызвали коллегу из Иерусалима. Я никогда не забуду тех сорока минут, когда я в саду ждала, чтобы ее привезли из операционной. Мне кажется, что Марк волновался не меньше, а больше меня, может быть, он лучше знал состояние нашей малютки.
Когда ее привезли и она пришла в себя, ее первый вопрос был: «Зачем вы мне соврали?» Ей действительно соврали: сказали, что ее везут на рентген и в тот же момент наложили маску. До операции она сильно похудела и ослабела, теперь ее откармливали вовсю, первый же обед она съела с аппетитом. И потом прекрасно поправилась. Но у меня показались первые седые волосы. Вначале Рут их вырывала, но потом нам всем надоело, и Марк утверждал, что седая жена лучше лысой. Мы перестали.
Моя работа в больнице и в общественности так усилилась, что я больше не имела свободных часов.
В июне приехал театр «Габима» из Москвы[482], и мы устроили прием[483].
