Книга Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон

В июне, в один день, два бизнесмена свели счеты с жизнью в чикагском отеле «Метрополь». Один в половине одиннадцатого утра полоснул себя бритвой по горлу. Второй бизнесмен узнал об этом самоубийстве от парикмахера отеля. В ту же ночь он обвязал один конец шелкового пояса домашнего жилета вокруг шеи в своем номере, забрался на кровать, закрепил второй конец пояса к верхушке кроватной спинки и бросился с кровати.

«Все пребывают в ужасе, – писал Генри Адамс, – и каждый думает, что разорен больше, чем сосед».

* * *

Задолго до закрытия выставки люди начали оплакивать неизбежность этого события. Мэри Хартвелл Катервуд [199] писала: «Что мы будем делать, когда эта Страна Чудес закроется?.. когда она исчезнет?.. когда очарованию наступит конец?» Одна из руководящих дам, Салли Коттон из Северной Каролины, мать шестерых детей, оставшаяся в Чикаго на все лето, сделала в своем дневнике запись, отражавшую всеобщее беспокойство: «После того как увидишь выставку, все будет казаться маленьким и незначительным».

Выставка была настолько совершенной, что ее великолепие и красота создавали у всех уверенность в том, что, пока она продолжается, ничего по-настоящему плохого не может случиться нигде и ни с кем.

День Независимости

Утро 4 июля 1893 года выдалось серым и ветреным. Погода угрожала испортить красочный фейерверк, задуманный Фрэнком Миллетом в качестве дополнительного средства повышения посещаемости выставки, которая и без того росла с каждым днем, хотя еще и не достигла запланированных показателей. Солнце выглянуло на исходе утренних часов, но шквалистый ветер продолжал бушевать в Джексон-парке в течение всего дня. После полудня мягкий солнечный свет залил Суд Чести, однако грозовые тучи плотно закрыли северную часть неба. Но буря, похоже, не приближалась, а толпы посетителей становились больше и гуще. Холмс, Минни и Анна оказались зажатыми в огромной толпе мужчин и женщин в отсыревшей одежде. У многих в руках были пледы и корзинки с едой, но они быстро поняли, что мест для пикника им не найти. В толпе было несколько детей. «Колумбийская гвардия», казалось, присутствовала в полном составе; их бледно-голубые мундиры выделялись в толпе, подобно крокусам на черной почве. Постепенно золотой свет, струившийся с неба, приобрел цвет лаванды. Все потянулись в сторону озера. «На участке великолепного изгиба озерного берега протяженностью в полмили собралась толпа глубиной не менее сотни человек», – сообщала «Трибюн». Это людское «черное море» было беспокойным. «Несколько часов они сидели в ожидании, оглашая воздух непонятными натужными криками. Кто-то из мужчин затянул «Ближе к тебе, Господь» – и сразу же несколько тысяч людей дружным хором присоединились к нему.

Когда стемнело, все устремили глаза в небо в ожидании первых ракет обещанного зрелища. Тысячи китайских фонариков свешивались с деревьев и перил. Красные огни светили из каждого вагона на Колесе Ферриса. На озере не менее сотни кораблей, яхт и баркасов стали на якоря и зажгли цветные фонари на баке, корме и канатах корабельного такелажа.

Толпа была готова поддержать все, что угодно. Она возликовала, когда выставочный оркестр заиграл «Дом, милый дом» [200], песню, которая всегда вызывает слезы у взрослых мужчин и женщин, а у тех, кто только что прибыл в этот город, вызвать слезы было особенно легко. Она возликовала, когда свет, освещавший площадь Суда Чести и все окружающие ее дворцы, сделался золотым. Она возликовала, когда лучи огромных прожекторов, установленных на крыше павильона «Изготовление продукции. Основы научных знаний», начали шарить по толпе и когда разноцветные струи воды – «павлиньи перья», как назвала их «Трибюн» – взметнулись вверх из фонтана Макмонниса.

Однако в девять часов толпа притихла. В северной части неба возник небольшой ярко светящийся объект и медленно поплыл вдоль береговой линии озера к пристани. Один из прожекторов нащупал его, и все увидели, что плывущий по небу объект – это большой пилотируемый воздушный шар. В луче прожектора ясно виднелась висевшая под шаром корзина. В следующее мгновение снопы искр красного, синего и белого цвета образовали на фоне черного неба огромный американский флаг. Шар и флаг проплыли над головами. В сопровождающем их луче прожектора ясно виднелось облако серы, тянущееся за шаром. Спустя несколько секунд небо над озером прочертили огненные дуги, оставляемые взлетающими ракетами. Люди с факелами быстро бежали вдоль пляжа, поднося их к пиротехническим установкам; одновременно с ними другие мужчины на баржах поджигали большие вращающиеся шашки и бросали эти бомбы в озеро. Почти сразу над поверхностью воды возникали красные, белые и синие гейзеры причудливой формы. Число взлетающих ракет и взрывающихся в воде бомб непрерывно нарастало до наступления кульминационного момента шоу, когда на замысловато сплетенной проволочной сетке, натянутой на «Фестивальном зале» на берегу озера, внезапно вспыхнул огромный огненный портрет Джорджа Вашингтона.

Толпа возликовала.

* * *

Все одновременно засобирались домой, и скоро огромная черная волна хлынула к выходам, к вокзалу «Иллинойс сентрал» и вокзалу, расположенному на Аллее Л. Холмс и сестры Вильямс час ждали своей очереди на поезд, идущий в северном направлении, но даже столь долгое ожидание не испортило их радостного настроения. В тот вечер семейство Океров слышало шутки и смех, доносившиеся из расположенной этажом выше квартиры в доме 1220 по Райтвуд-авеню.

У собравшихся там был хороший повод для веселья. Холмс сделал этот вечер еще приятнее, сделав Минни и Анне удивительно щедрое предложение.

Прежде чем лечь спать, Анна написала письмо домой, в Техас, своей тете, чтобы порадовать ее этой отличной новостью.

«Моя сестра, братец Гарри и я завтра выезжаем в Милуоки, где по реке Святого Лаврентия доберемся до Олд-Орчард-Бич [201] в штате Мэн. Там мы пробудем две недели, а потом поедем в Нью-Йорк. Братец Гарри решил, что у меня есть талант; он хочет, чтобы я посмотрела мир и при этом изучала бы искусство. Из Нью-Йорка мы поплывем в Германию, откуда направимся в Лондон и в Париж. Если мне понравится в Европе, я останусь там и буду изучать искусство. Братец Гарри говорит, что тебе больше не нужно обо мне беспокоиться: ни в финансовом отношении и ни в каком другом. Он вместе с сестрой позаботится обо мне».

«Ответь мне сразу, – приписала она, – на мой чикагский адрес, и твое письмо догонит меня в пути».

Она не упомянула в письме о своем чемодане, который все еще находился в Мидлотиане, дожидаясь отправки в Чикаго. Пока ей придется обойтись без него. После доставки чемодана сюда она сможет по телеграфу заказать его пересылку в штат Мэн или в Нью-Йорк, так чтобы все необходимые для путешествия в Европу вещи были у нее под рукой.