Книга Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

По характеру Крючков был совсем другим человеком, чем генерал Федор Мортин, даже своей речью производивший впечатление деревенского простака 30-х годов. Во внешней разведке Мортин был человек случайный и казался беспомощным, особенно после своего предшественника Александра Михайловича Сахаровского. Он также длительное время работал начальником внешней разведки, и я слышал о нем положительные отзывы с юношеских лет. Александр Михайлович сначала тоже не был профессионалом зарубежного шпионажа. Он пришел на свой пост из территориальных органов КГБ в 1956 году. Но руководил Сахаровский советской разведкой пятнадцать долгих и успешных лет — до 1972-го. После 1973 года я иногда заходил побеседовать с ним в его кабинет на седьмом этаже лубянского здания — Александр Михайлович еще долгое время оставался на должности консультанта председателя. Но старый человек, Сахаровский так и не смог преодолеть пагубного влияния на Андропова и деятельность советской разведки со стороны упертого партийного чиновника Крючкова.

Сам Сахаровский в бытность начальником ПГУ не связывал руки активным разведчикам-aгентуристам. При нем советская политическая разведка действовала наступательно, проводила много вербовок зарубежных деятелей, завела из числа иностранцев, симпатизирующих СССР, большое число источников информации и агентов влияния. ПГУ стало считаться чуть ли не сильнейшей разведкой в мире.

Фактический шеф политической разведки с 1972 года, Владимир Александрович Крючков, в противовес Мортину, просидевшему в кресле формального руководителя шпионажа всего два года, был хитер, коварен, искушен в партийных и кагэбэшных интригах, но труслив и непрофессионален даже после десятка лет пребывания на посту главы ПГУ. При нем советская разведка потеряла бойцовские, наступательные качества и превратилась в чиновно-партийную службу. Во время генеральских застолий, на которых он любил присутствовать, Крючков подпаивал своих соседей по столу и провоцировал на негативные высказывания об Андропове, чтобы тут же доложить их шефу. Он любил выделять своих фаворитов и подхалимов, одаривал их должностями, выгодными командировками и наградами не по делам и разуму. К сожалению, он не был творческой личностью, хотя хотел казаться таковой. Он часто ходил в театр, свободно знал трудный для изучения мадьярский язык и любил сообщать каждому новому собеседнику о том, что читает венгерского поэта Шандора Петефи в подлиннике.

Крючков очень заботился о своем здоровье. Так, например, в плавательном бассейне, имевшемся в новом административном и штабном городке ПГУ в Ясеневе, за Московской кольцевой автодорогой, определенные часы рано утром отводились только для Крючкова, и никто не смел входить туда во время разминок начальника. Чтобы вести здоровый образ жизни и ночевать только в чистой загородной атмосфере, Крючков приказал построить поблизости от городка ПГУ специальный дачный поселок для руководителей своего управления. Стоимость круглогодичной аренды этих дач для генералов была смехотворно низкой. Для начальника ПГУ, кроме экологии, было еще одно неоспоримое достоинство такого сожительства: генералы и их жены и в неслужебное время оставались под наблюдением и «прослушкой».

Ветераны разведки, которые составляют ее славу, говорили мне, что Крючков своим приходом в ПГУ развалил внешнюю разведку. Он принес чиновничий аппаратный дух, когда лучше не проявлять инициативу, если она сопряжена с риском. Крючков создал такую атмосферу в спецслужбе, когда разведчик, направляемый на оперативную работу за границу, старался мирно и тихо просидеть за рубежом, набить чемоданы и вернуться домой спокойно, без риска засветиться на острых вербовках или других серьезных делах. Тогда он получал повышение в должности, и его посылали в следующую заграничную командировку, тоже с повышением. Если он засвечивался в какой-либо острой зарубежной операции, то его безжалостно выгоняли из ПГУ, в лучшем случае «под крышу», где он хотя бы мог применить свои знания иностранного языка. Впрочем, эти мои наблюдения и впечатления касаются только службы легальной разведки, то есть работников, действовавших под прикрытием советских заграничных учреждений и корпунктов за рубежом. Они, вероятно, далеко не полны. Я думаю, что значительно больше критических деталей уже много раз сообщали в книгах многие беглые советские шпионы типа Гордиевского или Лялина.

Как всегда и везде на злачных местах, при Крючкове в ПГУ процветали интриги и доносы. В частности, начальник разведки поощрял обвинения сотрудников отдела по связям с социалистическими странами, которые московские чиновники часто бросали в адрес руководителей представительств КГБ в этих странах. Как только эти опытные разведчики, десятилетиями приобретавшие опыт оперативной работы на других участках, начинали сближаться с руководителями «своих» стран, получать исключительную информацию от «друзей», показывать факты в истинном, критическом для Советского Союза и КПСС свете и оказывать на «друзей» влияние, их немедленно обвиняли в «ополячивании», «омадьяривании», «чехомании» и других неправедных, с точки зрения завистливых пуристов из ПГУ, дружеских чувствах к руководителям и народам этих стран.

По инициативе Крючкова, боявшегося всякого риска, неизбежного в разведке, Андропов всегда вводил мораторий на острые мероприятия ПГУ на время визитов Брежнева в разные страны, во время встреч на высоком уровне в СССР или других государствах, на время крупных конференций, сессий, типа Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки. В то же время «главный противник» КГБ — ЦРУ США — не опускался до таких «мелочей» и работал всегда так активно, как ему было нужно.

Эти привычки партийных функционеров, боящихся «как бы чего не вышло», снижали, разумеется, накал деятельности советской разведки, ее информативную ценность для руководства СССР. Не случайно поэтому в дни каких-либо мировых кризисов, начала локальных войн и восстаний, вспышек национально-освободительных движений и выборов в странах «главного противника» — НАТО информация к председателю КГБ поступала не из ПГУ, а снималась с перехвата лент мировых информационных агентств — Ассошиэйтед Пресс, Ажан Франс Пресс, Рейтер, ДПА и др. Она была быстрой, точной, объективной. Для этой цели были даже установлены телетайпные аппараты в соседней с приемной председателя комнате на третьем этаже, на каждом из которых круглые сутки выстукивалась на листах информация соответствующих агентств.

Если бы председатель дожидался сообщений ПГУ по экстренным вопросам, то он наверняка терял бы минимум сутки. Ведь резидентам надо было свою информацию получить, зашифровать, оперативно передать, затем, в Москве, расшифровать и, наконец, разметить, в какие руководящие адреса ее пустить. А учитывая, что во времена Крючкова многие руководители зарубежных точек при этом старались так обобщить информацию, чтобы она понравилась Москве, то они явно проигрывали в скорости, точности и объективности…

По своим политическим воззрениям Крючков был скорее «ястребом», чем «голубем». Именно с «ястребиных» позиций он подавал информацию разведки Андропову. Так, практически Крючков втянул страну в афганскую авантюру. Если в марте 1979 года Андропов решительно выступал против ввода советских войск в Афганистан и призывал решать споры между халькистами и парчамистами — двумя крыльями революционной партии — миром, то уже к концу того же года, под влиянием разведывательной информации, окраску которой придавал Крючков, он склонился в сторону «ястребов» на политбюро.