Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

Командир выходит из машины и захлопывает дверцу с такой яростью, что машина с выключенным мотором качается на колесах. Вышагиваю торжественным шагом, согласно уставу. Останавливаюсь перед командиром. Останавливается и он. Подношу руку к фуражке. Подносит ее и он. Произношу громко:

– Товарищ полковник! Во время моего дежурства ничего особенного не произошло, я, дежурный офицер по Трудовому отряду номер 4!

Михаил подходит, затем резко оборачивается к командиру охраны и кричит капралу:

– Послушай, ты! Я тебя отправлю к е… не матери, если еще раз случится, что ты мне не откроешь вовремя ворота, черт бы вас подрал, неряхи! Настоящие неряхи! – обращается командир к стоящим в строю, оставляя меня в стороне, как будто он меня вовсе и не видел. – Пусть охрана уйдет отсюда, чтоб глаза мои ее не видели, – вопит он.

Солдаты охраны испуганно бросаются бежать и исчезают за углом корпуса.

– М-да!

– Кадровик!

– Слушаюсь, – говорю я.

– Скажите мне, кто отсутствует?

– Товарищ полковник, разрешите доложить. Не знаю точно, кто отсутствует, так как я не получил ни одного документа с боевым расписанием отряда. В результате я не знаю, кто отсутствует. Могу сказать вам, какие кадры присутствуют на работе.

Михаил поворачивается ко мне и произносит мрачным голосом, по слогам:

– То-ва-рищ лей-те-нант, я хочу знать, кто от-сут-ству-ет!

Слоги произнесены отчетливо, с ненавистью. Тоном, таящим в себе спокойствие перед готовой разразиться бурей. В строю никто не шелохнется. Мне неоткуда знать, кто отсутствует в строю. Нигде, ни в одной воинской части кадровик не проверяет явку. Утром, перед рапортом, перекличка проводится по подразделениям и докладывается наверх. И я, и командир части знаем это, и мне любопытно, что он сделает. Возможно, последует сцена, во время которой он даст мне по голове регистрационной книгой, и странным образом я испытываю не страх, а лишь любопытство относительно того, как он это сделает: подойдет прямо ко мне, вырвет у меня из рук регистрационную книгу или потребует, чтобы я дал ее ему? Михаил кричит:

– Слушай, товарищ лейтенант, кто, по-твоему, должен знать, кто отсутствует? Эй, умник, я тебе такого задам! Ты должен спать и видеть, кто отсутствует! Ты же ведь теперь офицер при командовании!

Отмечаю, как быстро перешел командир от дипломатичного и любезного тона, которым он говорил со мной вчера, на сегодняшний пошлый и грубый язык. Разъяренно вытаскивает пачку сигарет из нагрудного кармана блузы и срывает полоску с целлофана. Вынимает сигарету. Подбегает Шошу и протягивает ему зажженную зажигалку. И меня разбирает смех.

– М-да. Хочу рапорт главных, которых я назначил наблюдать за помещениями.

– Товарищ полковник, я майор Вынэту, разрешите доложить. Вчера я зашел в лазарет товарища доктора Лукача. Я нашел тамошних военных-срочников в порядке, за исключением старшего сержанта Жияну Виорела, начальника лазарета, который сушил носки на батарее.

– Где Жияну?

– Он в увольнительной. Уехал вчера вечером.

– Когда вернется, три дня ареста. Записывай, кадровик!

– В роте старшего лейтенанта Рошою, – продолжает Вынэту, – я обнаружил пыль под кроватями и на чемоданах солдат, а в чемодане Рошою – полбутылки рома. Также старший лейтенант Рошою сказал: вы, мол, не наведете порядок, если будете слушать госпожу экономиста Дьякону Марию. Я слышал собственными ушами…

– Что? Что? Товарищ Шошу!

– Слушаюсь!

– Обсудите немедленно поведение старшего лейтенанта Рошою в парткоме! Ему… назначьте наказание и после этого – под арест!

– Товарищ полковник! Это потрясающе! – кричит из строя Шошу. – Я как раз думал предложить вам это! Я даже записал это вчера в блокнот! Вот, посмотрите!

– Очень хорошо! – кричит командир со скучающим видом.

Вынэту продолжает:

– Вот все, что я хотел вам доложить, товарищ полковник!

– Не густо. Хочу выслушать следующего.

И по очереди «главные по отделениям наблюдения» громко произносят свои рапорты: кто кому угрожал и чем, кто из кадров плохо говорил о командире или партсекретаре части, кто из командиров взводов употреблял алкоголь вчера вечером. Майоры Буреца и Десагэ, старшина Илфован, майор Скарлат разгружали один за другим свои мешки: в чемодане такого-то офицера были обнаружены несколько книг («разве об этом у нас должна болеть голова, товарищи?»), другой пришел с опозданием на собрание, у старшего лейтенанта Русу Лазэра в комнате нашли иностранный секс-журнал, старшина Саке отсутствовал на стройке четверть часа. Время открытого доносительства. Процветающая и всегда прибыльная индустрия доноса работает на полную мощность, стукачи не прячутся, и если раньше эти вещи делались шепотом, с глазу на глаз, сейчас деградация очевидна, и никто не стесняется сообщать во весь голос о пикантных подробностях, подсмотренных исподтишка, обрывки болтовни, подслушанной во время перекура. Ябедничают громким голосом. Открыто показывают – на кого нужно – пальцем. Составляются списки с записями и заметками. Но не следует делать из этого проблемы. Наши предки римляне возвели изгнание из общества в ранг метода правления и с его помощью создали империю. Они изобрели осуждение кого-либо без форм судейства.

Узнаю, что я отдан под наблюдение старшему лейтенанту Лупешу, который как раз докладывает: разве не знает командир, что лейтенант Иоан Пóра проговорил всю ночь со старшинами из транспортного взвода? Почему товарищ командир не спросит самого Пóру, что он там делал до двух часов ночи и о чем он говорил со старшинами Рэтаном, Сэлэвэстру и Штефаном? Командир должен знать, что товарищ Пóра отказался от помощи, которую ему хотел оказать старшина Илфован, а потом спал, положив голову на стол, во время дежурства, и он даже не помышляет о том, чтобы сделать что-то полезное для коллектива части.

– Вы, товарищ капитан Нягое, не имеете ничего доложить?

Капитан-ракетчик Нягое Виктор похож на капитана-политрука Нягое, люди часто их путают, но между ними нет никакой связи. Виктор появился здесь при очень темных обстоятельствах, обвиненный в «халатности по службе», и находится под наблюдением партаппарата части, который непосредственно его «координирует».

Командир повторяет:

– Товарищ Нягое, вы не имеете ничего доложить?

Интеллигентное лицо капитана остается равнодушным, и офицер отвечает, при этом ни один мускул на лице его не дрогнул:

– Нет, товарищ полковник.

Командир глубоко затягивается сигаретой:

– Удивительно. Вы не выполняете партийные поручения?

– Это не партийное поручение!

– Не-е-ет? А что же это тогда?

– Я вам доложу с глазу на глаз.

* * *

В совете чести судят старшего лейтенанта Рошою Николае и капитана Шанку Дана за «вызывающее поведение по отношению к гражданскому персоналу», а точнее, к товарищу Дьякону Марии, экономисту. Иногда солдат-срочников жестоко избивают. Солдат Мадарас Сабо из Харгиты, который на день опоздал из увольнительной, звонит в часть и говорит, что приедет на следующий день. Просит срочно переговорить с командиром части. А тот говорит ему по телефону, что, если он опоздал, то ему лучше повеситься. Солдат кончает жизнь самоубийством, накинув себе петлю на шею, он был найден мертвым в своей квартире. Милиция находит на столе записку, в которой Сабо написал, что свел счеты с жизнью из страха перед подполковником Михаилом. Создается специальная комиссия по линии министерства. Документы и приказ по части переделываются таким образом, что из них следует, что солдат Сабо находился… в отпуске.