Книга Ни слова о любви - Вера Фальски

Руже, судя по всему, тоже не очень-то хотелось уезжать. Упаковав в сумку вещи, она спустилась вниз и теперь стояла на веранде, глядя вдаль. Хотела что-то сказать, но не могла собраться с духом. Только переминалась с ноги на ногу и жевала жвачку для бодрости.

— Ну? Что у тебя там? — заговорила первой Сабина.

— Пф-ф-ф… — выдохнула она. — Пора мне, наверно, уматывать.

— Уже? — Сабина приподнялась на шезлонге и посмотрела на дочь.

— Time moves on[112]. Пора собираться. — Ружа пожала плечами, елозя ногой по деревянному полу веранды.

— Я буду скучать.

Девушка подняла на нее глаза и, к огромному удивлению матери, ответила:

— Да, и я тоже.

На мгновение снова воцарилась неловкая тишина. Сабине хотелось вскочить с шезлонга и обнять эту упрямую девчонку, но на всякий случай она воздержалась.

— Слушай, — заговорила снова Ружа, — моя сокурсница, Джулия, сегодня утром написала, что есть работа в одном очень классном кафе. Я ведь, знаешь, бросила клич знакомым. Так что…

Сабина никак не могла собраться с мыслями: она кивала, но с совершенно изумленным видом. Ее дочь, рассказывающая о намерении пойти работать, — это примерно как Фидель Кастро, попивающий кока-колу.

— Ну, я все же решила, что пора уже начинать содержать себя самостоятельно, — как ни в чем не бывало продолжала девушка.

Желание Сабины обнять дочь стало еще сильнее, но она побаивалась, что это будет неправильно воспринято. Ей не хотелось лишать Ружу этого новообретенного ощущения, что именно она — хозяйка собственной жизни.

— Милая, — вместо этого сказала Сабина, поднимаясь, — я очень рада, правда. Это отличная идея. Но помни, что на меня ты всегда можешь рассчитывать. И на папу, разумеется, тоже, — добавила она.

— Да, мама, — услышав это «мама», Сабина едва с ног не свалилась, — но с этих пор я хочу попытаться жить на свои средства.

Голос Ружи звучал так серьезно, что Сабине невольно захотелось рассмеяться. Но она должна была признать: обновленная личность ребенка восхищает ее.

Через час, когда эта дочь, задыхаясь, бежала из «Афродиты», где попрощалась с отцом (Анджей еще не совсем пришел в себя после вчерашнего ужина и разочарования, которым стало для него решение бывшей жены), у дома уже ждало такси. Издалека Ружа смахивала на маленькую девочку, и Сабина, увидев ее из окна, почувствовала, как сжалось сердце. Она отнесла ужасно тяжелые сумки дочери вниз и хотела было попросить таксиста минуточку подождать, но тут пан Кшиштоф сам выскочил из машины и выхватил сумки у Сабины из рук. При виде таксиста ей вспомнился первый приезд в Миколово: это ведь пан Кшиштоф привез ее тогда из Труймяста. Она осознала, какой долгий путь прошла с тех пор. Подумала, мысленно улыбнувшись: пан Кшиштоф — точно метка, обозначающая поворотные пункты ее жизни. Он всегда появляется именно тогда, когда происходят какие-то переломные события.

— А вы та еще штучка! — крикнул он ей. — Мы в городке бились об заклад, когда же вы отсюда испаритесь, а вы даже зиму здесь продержались, респект. — Пан Кшиштоф посмотрел на Сабину с уважением и поправил свою рыбацкую шапочку.

Тут показалась Ружа в нью-йоркском облачении, и брови таксиста выразительно приподнялись.

— Эх, молодежь, — вздохнул он, затем понимающе взглянул на Сабину и добавил: — А мой отпрыск сделал себе на спине татуировку белого орла[113].

Сабина сочувственно улыбнулась, а Ружа, проигнорировав его слова, протянула матери руку:

— Ну, bye-bye[114].

Наконец поддавшись нарастающей в груди волне материнских чувств, Сабина обняла ее. Казалось, она обнимает длинную и тонкую деревянную щепку — ведь в ее руках Ружа тут же напряглась и одеревенела, — но все равно ощущение вновь обретенной близости охватило Сабину: ее дочь-дикарка не вырывалась из объятий, а это уже было немало. Очень даже немало.

— Вообще-то, — сказала Ружа, наконец отстраняясь от матери, — ты можешь и навестить меня, когда тебе надоест эта дыра.

От счастья Сабине хотелось взлететь, но она, невзирая на все, решила держать эмоции на поводке.

— Дорогая, я непременно приеду.

Она долго стояла у калитки и махала вслед — даже когда такси уже исчезло за поворотом. И ощущала, как слезы бегут по щекам. В кармане завибрировал телефон. Это Ружа! Прислала селфи, сделанное в такси, и сообщение:

Ты совсем не та бессердечная баба, какой я тебя считала. Thnx Mum, XOXO[115].

И тут уж Сабина разревелась безудержно. Как белуга. Но это были добрые слезы. Очищающие.

А выплакавшись и пообедав на террасе, она почувствовала, что готова работать. Позвонила Касе и сообщила, что зайдет сегодня и постарается разгрести все те дела, что накопились в пансионате, пока она пряталась от мира.

— А он…

Хотя Сабина и чувствовала себя значительно лучше, но его имя не в состоянии была произнести вслух.

— Бориса нет. — К счастью, Кася все понимала без объяснений. — На работу он не вернулся, на звонки не отвечает. Пропал. Может, это и к лучшему. После всего, что было, нечего ему здесь делать.

«Поджал хвост и смылся, — подумала Сабина. — Впрочем, как же это типично! Вот только хотела бы я знать, что у него на уме…» — размышляла она, уже направляясь в «Афродиту».

В послеобеденное время в пансионате было тихо и спокойно. Постояльцы, приехавшие на выходные, уже сдали свои комнаты, а новая группа должна была въехать лишь завтра. Сабина отправилась прямиком в конторку: она все же решила возвращаться к жизни постепенно, дозируя общение с людьми, и хотела избежать демонстративных приветствий. Сидя в конторке над стопкой бумаг, она боролась с собственными мыслями. Вот уже некоторое время что-то в ней нарастало и не давало покоя. На этот раз это «что-то» не было связано с ее бурной личной жизнью (с ней-то Сабина вроде пока разобралась). «Нет, я не могу этого сделать. Не стоит даже спрашивать…» — пыталась она отбить у себя желание, но без особого результата. Она уж и не помнила, когда чувствовала что-то подобное. Может быть, давным-давно, в самом начале, когда вызвала к жизни Амелию Крук: пусть сейчас это казалось невероятным, но ведь тогда Сабина тоже ощущала эту дрожь возбуждения. И именно теперь — когда она уже согласилась было с мыслью о том, что ее писательская деятельность подошла к концу и больше она не в состоянии выдавить из себя ничего сто`ящего, такого, чего не пришлось бы стыдиться до судорог в кишках, — именно теперь она почувствовала в себе силу. Она нашла тему. Что-то захватило ее и не желало отпускать. Это «что-то» влекло ее к компьютеру. Да, ей хотелось писать!