Книга Армадэль. Том 2 - Уилки Коллинз

Я вложил письмо от особы, о которой упомянул, в одну из бутылок в моей шкатулке вместе с предупреждающим письмом помощника шкипера на случай, если я доживу до того дня, когда смогу увидеть его опять. Я повесил бутылку и фляжку с виски на перевязи на шею и сначала оделся, страшно волнуясь, потом одумался и опять разделся, чтобы плыть только в рубашке и подштанниках. В то время как я сделал это, стук молотка прекратился, и наступила такая тишина, что я услышал, как вода ворвалась в просверлённое дно яхты. Потом я услышал стук спускаемой на воду лодки и голоса сидевших в ней злодеев, доносившиеся с правого борта. Я подождал, пока не услышал шум весел на воде, а потом с силой нажал спиной на дверь. Помощник шкипера сдержал своё обещание: я легко отворил дверь, выполз на четвереньках на палубу под прикрытием больверка и бросился в воду с левого борта. На море плавало множество предметов, я схватил первую попавшуюся мне вещь (курятник) и отплыл, держась за него, ярдов двести, оставляя яхту между собой и лодкой. Отплыв на это расстояние, почувствовал, что меня охватила дрожь, и остановился (боясь судорог), чтобы глотнуть виски. Закупорив фляжку, я оглянулся назад и увидел, что яхта тонет.

Ещё через минуту между мной и лодкой не осталось ничего, кроме обломков для инсценировки кораблекрушения, брошенных нарочно. Сияла луна, и если бы на лодке была подзорная труба, то мне кажется, они могли бы увидеть мою голову, хотя я старательно держал курятник между собой и преступниками.

Они гребли вёслами, и я слышал громко спорившие голоса. Минуты показались мне веком, я понял, о чём шёл спор. Нос лодки вдруг повернулся в мою сторону. Какой-то злодей, поумнее остальных (наверно, шкипер), очевидно, уговорил их вернуться к тому месту, где затонула яхта, и убедиться, что я пошёл ко дну вместе с нею.

Они проплыли уже половину расстояния, разделявшего нас, и я считал себя погибшим, когда услышал крик одного из них и увидел, что лодка вдруг остановилась. Минуты через две лодка развернулась, и её пассажиры стали лихорадочно грести от меня так, как гребут люди, старающиеся спасти свою жизнь. Я посмотрел в одну сторону, в сторону земли, и ничего не увидел; я посмотрел в другую сторону, в сторону моря, и увидел то, что экипаж лодки заметил раньше меня, — парус вдали, становившийся все виднее и тем больше при лунном сиянии, чем дольше я на него смотрел. Через четверть часа на корабле смогли услышать мой крик, и экипаж подобрал меня.

Это были иностранцы, которые совершенно оглушили меня своей болтовнёй. Я пробовал объясняться знаками, но прежде чем успел заставить их понять меня, тело моё охватил такой озноб, что меня отнесли вниз. Я не сомневался, что корабль шёл своим курсом, но был не в состоянии узнать о нём что-нибудь. Под утро я метался в горячке и с того времени не помню ничего до тех пор, пока не очнулся здесь, оказавшись на попечении венгерского купца, получателя товаров (как они это называют) берегового корабля, который спас меня. Он говорит по-английски так же хорошо и даже лучше, чем я, и обращается со мною с добротой, которую у меня не хватает слов передать. Когда купец был молодым человеком, он жил в Англии и учился торговому делу. Говорит, что воспоминания о нашем отечестве привлекли его сердце к англичанину. Он снабдил меня платьем, дал мне денег, чтобы отправиться в путь, как только доктор позволит мне ехать домой. Если у меня не возобновятся приступы болезни, я буду в состоянии выехать через неделю после этого. Если я успею к почтовой карете из Триесте и перенесу усталость, я возвращусь в Торп-Эмброз через неделю или дней десять, уж никак не позднее после того, как вы получите моё письмо. Вы согласитесь со мною, что это страшно длинное письмо, но короче я никак не могу. Я, кажется, отвык от моей прежней привычки выражаться кратко и заканчивать на первой странице. Впрочем, я теперь уже кончаю, потому что мне ни о чём более не остаётся рассказать, кроме как о причине, почему я пишу о том, что случилось со мною, и не жду, пока приеду домой и расскажу все устно.

Я думаю, что моя голова ещё отуманена болезнью. По крайней мере, мне только сегодня утром пришло в голову, что какой-нибудь корабль, вероятно, прошёл мимо того места, где яхта пошла ко дну, и подобрал мебель и другие вещи, выброшенные в море. В таком случае какие-нибудь ложные слухи о том, что я утонул, могли достигнуть Англии. Если это случилось (я молю Бога, чтобы это было безосновательное опасение с моей стороны), ступайте прямо в коттедж майора Мильроя, покажите ему это письмо — я написал его столько же для него, сколько и для вас, — а потом дайте ему вложенную записку и спросите его, не оправдывают ли, по его мнению, обстоятельства мою надежду, что он отправит эту записку к мисс Мильрой. Я не могу объяснить, почему я не пишу прямо к майору или к мисс Мильрой. Я могу только сказать, что есть уважительные причины, которые я обязался честью не нарушать, принуждающие меня действовать таким окольным путём.

Я не прошу вас отвечать на это письмо, потому что буду на обратном пути домой, надеюсь, задолго до того, как ваше письмо может дойти в это отдалённое место. Что бы вы ни делали, не теряя ни минуты, ступайте к майору Мильрою. Известно ли о гибели яхты в Англии или нет — ступайте!

Искренно вам преданный Аллэн Армадэлъ».

Я подняла глаза, когда прочитала до конца письмо, и увидела, что Бэшуд встал со своего стула и остановился прямо напротив меня. Он пристально изучал моё лицо с пытливым интересом человека, который старается прочесть чужие мысли. Он виновато опустил глаза, встретившись с моим взглядом, и вернулся к своему стулу. Считая меня действительно обвенчанной с Армадэлем, старался ли он приметить, хорошим или дурным известием, по моему мнению, было известие о спасении Армадэля? Тогда не было времени входить с ним в объяснения… Первое, что следовало сделать, это тотчас же известить доктора. Я подозвала Бэшуда и подала ему руку.

«Вы оказали мне услугу, — сказала я, — которая делает нас ещё более близкими друзьями, чем прежде. Я после расскажу вам больше об этом и о других вещах, интересующих нас обоих. Теперь я хочу, чтобы вы дали мне письмо мистера Армадэля, которое я обещаю вам привезти назад, и подождать здесь, пока я возвращусь. Сделаете вы это для меня, мистер Бэшуд?»

Он отвечал, что он сделает все, о чём я его попрошу.

Я пошла в спальню и надела шляпку и шаль.

«Позвольте мне узнать точно некоторые обстоятельства, прежде чем я оставлю вас, — продолжала я, когда я была готова выехать. — Вы никому кроме меня, не показывали этого письма?»

«Ни одна живая душа не видала его, кроме нас двоих».

«Что вы сделали с запиской к мисс Мильрой?»

Он вынул её из кармана. Я быстро её пробежала, увидела, что нет ничего интересного, и тотчас же бросила в огонь. Сделав это, я оставила Бэшуда в гостиной и отправилась в лечебницу с письмом Армадэля в руках.

Доктор уехал, и слуга не мог сказать точно, когда он вернётся. Я зашла в его кабинет и написала несколько строк, приготовлявших его к известию, которое привезла с собой. Я запечатала свою записку вместе с письмом Армадэля в конверт и оставила до его возвращения. Потом я сказала слуге, что зайду снова через час, и ушла.