Книга Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

От меня не утаилось, что, говоря о падении, он несколько замешкался, словно подбирал подходящее определение, которое его не удовлетворило. И он, перебивая сам себя и перескакивая с одного на другое, принялся быстро повествовать о том, что, по-видимому, всерьёз занимало его ум – настолько, что в иных обстоятельствах можно бы заподозрить род помешательства.

Персоны, идеи и события – всё смешалось в его беспорядочной повести. Карамзина сменял Новиков, Шварца – князь Гагарин. Волна безродных мартинистов накатывала на Библейское Общество, а высылка иезуитов сменялась борьбой с книгой Госснера. Трижды неудачные попытки расколоть скорлупу заставляли его вздрагивать, но я не преуспел в стремлении его остановить и отложил нескладный инструмент, жалея о невозможности применить бюст знаменитого масона. Признаться, едва ли не всё время его рассказа я скучал и еле сдерживал зевоту. «Можно ли в России найти дворянина, не замешенного во всей этой мешанине? Или мещанина? Мещанина в мешанине… Или хотя бы купца?» Но тут мне пришёл на ум неблагонадёжный Прохоров брат, чем заставил меня мысленно усмехнуться.

Он сбивчиво продолжал, словно семенил в каком-то причудливом аллюре:

– Никто толком не скажет, с какого времени в России действовали тайные общества. Все эти дела обросли бесконечными несуразностями и запутались в сети множества необъяснённых причинами следствий. Более или менее достоверно мы можем говорить о временах царствия императрицы Екатерины. Моё же следствие неимением средств не спускалось за черту древнее сей славной эпохи. Но и того, что узнал я, достаточно, чтобы навсегда лишиться сна. Увы, я связан обещанием не разглашать находок. Но и то, о чём я имею упомянуть, достаточно мудрому.

– Мне доводилось слышать многое из того, что вы рассказали, и даже, признаюсь, гораздо более, – я воспользовался паузой, взятой им, чтобы немного перевести дух, и прервал его рассуждения.

– Да в том-то и дело, что слышали вы гораздо более! – неожиданно вспыхнул он, понизив голос едва ли не до шёпота, а костяшки его пальцев ударили по крышке бюро. – Вы и сейчас не слишком внимали, но ведь я умышленно не поведал вам всего.

Я принял предложенную трубку, и мы расположились на мягких креслах, шириной напоминающих диваны. Разговор грозил затянуться.

– Всё это замечательно, но для чего-то же вы позвали меня, – я попытался вернуть его к разговору, как полагал, о княжне, но с удивлением услышал:

– Не могли бы вы уточнить некоторые детали об этой книге для Голицына?

– Увы, я сказал всё, – ответил я с большим облегчением. – Но я мог бы поискать сведения в моей ныне обширной библиотеке.

– Я буду вам очень признателен за это.

Твёрдый его взгляд и отсутствие продолжения заставили меня предположить, что именно это и есть причина его стремления говорить наедине. Он выглядел обеспокоенным более, чем раньше, и беспокойство его начинало передаваться и мне. Впрочем, чувство это всё более затмевалось раздражением: загадочные его рассуждения о тайных обществах никак не увязывались у меня со старинной хроникой.

– Почему вы прервали мой разговор с княгиней?

– Наталье Александровне достаточно волнений, чтобы теряться в догадках. Вы верно заметили, что письмо диктовалось абы кому, и долго лежало без движения, пока некто неведомый не надумал отправить его княгине. Пусть уж один князь Голицын останется у неё во врагах: они, как-никак, ровня, чем проведать ей, что какой-то пройдоха от лица сего вельможи даёт ей поручения. Впрочем, сие маловажно, и я беру на себя обязательство успокоить её.

– Если это маловажно, то что важно? Вас заинтересовала книга, но почему?

– Меня заинтересовала не книга, а интерес Голицына к ней, – сообщил он вкрадчиво. – Ведь письмо с указанием на неё подписано им собственноручно.

Ах, вот оно что! Он, казалось, ещё вёл свою войну.

– Не опасаетесь, что Его Сиятельство, проведав о вашем интересе к его персоне, заинтересуется вашей? – попробовал пошутить я, но Ермолаев встретил мой холостой выстрел полным пушечным залпом.

– Не опасаюсь ничуть, ибо имел от прежнего государя полномочия в том деле чрезвычайные, превышающие всякое обыкновенное разумение. В этом не глядите на титулы и звания. Ни Шешковский, ни Бенкендорф не имели подобного. Не Голицына должен я трепетать, который ослаблен и отставлен, а некоторых других, до которых не успел дотянуться. И они те обо мне знают, а я о них почитай что ничего. И то лишь потому, что действуют они средствами подлыми и нечистыми.

– Проклятие могут наслать…

Я едва не пожалел, что не прикусил свой язык вовремя. Он крепко затянулся и выпустил огромный клуб дыма, скрывший от меня его лицо, и я вздрогнул и отпрянул, когда оно через мгновение появилось против моего, разорвав мутную завесу.

– Больше: и сами вы, Алексей Петрович, сдаётся мне, находитесь внутри некоего дела, которым не в силах управлять. А теперь и возлюбленная ваша. А посему помогите мне, и я не оставлю вас. Вы в беде.

Он откинулся обратно в своих креслах так же резко, как только что подался ко мне. Под строгим взглядом полковника я начал менять о нём своё мнение. Тихий голос его только придавал значительности сказанному. Но и предаваться целиком в его руки я не собирался. «Откуда вы знаете?» – хотел спросить я, но и сам скоро сообразил, что ему имелось откуда черпать сведения.

– Попробуем рассудить без предубеждения. Бо́льшая часть деяний объясняется глупостью, корыстью, но не злонамерением. Сие сочинение редкое, и интерес князя Голицына можно объяснить библиофильством. Я слышал о нём кое-что как о собирателе.

– Он в некотором смысле и есть собиратель, – подтвердил Ермолаев и добавил вполголоса: – Вопрос только в том, чего. Старые книги не всегда безвредны.

Я, конечно, более и не помышлял, чтобы глубже посвятить его в свои временные страхи, порождённые визитом к иудейским мудрецам.

– Я хорошо знаком с мнением, что старинные эпиграфы содержат некие опасные знания, и многие из европейцев ищут здесь на папирусе и песчаниках некромантские сочинения, книги жрецов и летописи погибших городов. Но мой опыт пока не подтверждает ваших опасений, а уж через мои руки древних сочинений протекло предостаточно.

Некоторое время он смотрел в окно, и мне показалось, что он размышляет, уличить ли меня в неискренности. «А ведь может: от князя слышал, что я-де украл у вора камень, чтобы завладеть заклинанием, значит, знаю о существовании опасных каббалистических начертаний. Предпосылка насквозь ложная, но вывод-то верный!»

– Просто надо знать, что искать, – вкрадчиво проговорил он. – Или – чего не надо. Тут уж кому как. Вы, положим, не знаете, а он или его… сторонники знают наверное.

– Тогда просветите, – сквозь зубы процедил я, – и, возможно, я тоже смогу пролить свет на интересующее вас.

– С удовольствием, – живо согласился он, и вскоре мне пришлось пожалеть о своей просьбе, ибо она втянула меня в затруднительную беседу. – Знаете, с чего я начал расследование? С дела Новикова. Не скрою, предвзято, если не сказать с ненавистью, приступал я к исследованию сего масона, совратившего в братство самого наследника престола. Пятнадцать лет заключения в Шлиссельбурге, назначенные императрицей личным указом, считал я едва ли не милостью для сего исчадия. Но понемногу мнение моё изменялось. Заметьте, следствие моё шло в пору, когда деяния и само имя сего господина находилось под покровом умолчания – по причинам ли страха преследований или боязни насмешек – и оно обратилось надолго в какую-то привычку. Даже в то время, когда масонские учения, близкие по духу к новиковскому, опять взяли силу и стали около тысяча восемьсот десятого года проповедоваться в довольно значительном числе книг – молчание о лицах, составлявших новиковский круг, почти не нарушалось. Разве изредка прерывалось оно в печати полунамёками, загадочными иносказаниями даже в журналах, которые издавались прямыми учениками Новикова, Лабзиным и Невзоровым. Открытых фактов и точных указаний не существовало вовсе ни для публики, ни для исследователей. После этого неудивительно, что дело Новикова стало смутным преданием. Едва ли не в первый раз явилось в печати его имя, и то только вскользь, через десять лет после его заточения, когда Карамзин напомнил о его книгопродавческих предприятиях.