Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

– Некоторые… – наклонившись через стол, Миллек перешел на заговорщицкий шепот. Вернее, в том состоянии ему казалось, что это шепот. На самом деле голос разносился по всей столовой. – Ну, ты понимаешь, не из Арьезского семейства, а так, как тебе сказать… встречаются очень горячие… ну очень…

Патлатый осклабился:

– Вот видишь – ты их вспомнил. Но этой девушки ты не знаешь?

– Какой девушки? – Взгляд Миллека плавал без малейшей надежды сконцентрироваться. Тут он наткнулся на фигуру Гильды и попытался задержаться на ней. – Вот этой? Еще как знаю… Она здесь сто лет уже работает. Зачем она тебе? Какая-то служанка… фу-у, как здесь жарко…

– Нет, Гильда здесь ни при чем.

– Ее зовут Гильда? – В Миллеке вдруг проснулся интерес. – Красивое имя. Не потловское, значит, она не деревенщина, да. А она ничего такая…

И возница изобразил в воздухе изгибы Гильдиной фигуры.

– Забудь про Гильду, – рыкнул Патлатый. – На меня смотри!

– А то что? – Миллек выпятил грудь. – Ты мне угрожаешь?

– Нет, ты что – ты же мой друг. – Патлатый чувствовал, как начинает заплетаться его язык. Ему снова хотелось спать. А это состояние Патлатый ненавидел больше всего. Когда спишь, ты беззащитен. Разве можно хоть на секунду в этом мире разрешить себе остаться без защиты? – «Побыстрей бы закончить этот разговор, меня утомляет этот дурак. Я сам от него тупею». – Забудь про Гильду, потому что я не про нее спрашиваю. Девчонка, которую ты везешь, – ты знаешь ее?

Миллек потряс головой:

– Нет, точно не знаю. Если бы я ее знал, я бы ее помнил, правильно?

– Конечно, правильно.

– Я ее не помню. – Миллек развалился на скамье, наполовину сползая с нее на пол. – Давай еще одну, а?

– Конечно, давай. Но – потом. А то ты вырубишься…

– Я? Да за кого ты меня принимаешь?!

Патлатый перегнулся через стол и потряс возницу за плечо:

– Девочка не из Рымана, точно?

– Да…

– Ты уверен?

– Да! Что ты привязался с ней?

– А откуда она?

Тут Миллек замолчал. На лице отразилась тяжелая работа ума. Еще чуть-чуть, и было бы слышно, как ворочаются и скрипят друг о друга его неповоротливые мысли.

В конце концов он выдал:

– А хрен ее знает…

– У-у-у, алкаш! – замахнулся на него Патлатый. – Пьяная скотина!

Миллек злобно смотрел на собеседника, подбирая обидные слова, чтобы бросить их в ответ, но вместо этого вдруг расплакался, размазывая по лицу слезы:

– Ты же мне дру-у-уг… Как ты можешь?

– Да иди ты, – отмахнулся Патлатый. – Сопьешься тут с такими, как ты…

Он поднялся и сделал несколько шагов на ватных ногах по направлению к двери.

«Мне нужен снег. Сейчас я выйду на снег, подышу воздухом и быстренько приду в норму. Лишь бы на папашу Крайта не наткнуться – я же его вырублю и буду бить, бить… Бить его лебезящую морду, пока он не начнет сочиться кровью изо всех дыр… А потом объясняй это все Груцю… Он мне всю плешь проест… А-а-а! Какая колоссальная по силе самогонка, Крайт убийца, раз такое гонит. Мне срочно нужен снег!»

Патлатый стоял у колодца, прислонившись лбом к деревянному столбу.

– Нашел нового друга? – услышал он насмешливый голос Груця.

– Да уж, теперь мы с ним братья навек…

– В таком случае ты должен знать, что твой новообретенный родственник сполз под стол и спит прямо на полу.

– Ему там самое место.

– Тебе видней. – Груць вытащил трубку и постучал ею о сруб колодца. – Что узнал?

– Едут в Харад из Рымана, девушка не из града. И она действительно больна, но что с ней – тут он меньше Крайта знает. Вот и все. Мало. Стоила того самогонка?

Груць посмотрел в сторону.

– Значит, стоила.

Патлатый соскреб со ската сруба немного снега. На него налипли частички мха. Не обращая на них внимания, мужчина растер снегом лицо.

– Что это за девушка, которую с такими почестями переправляют?

– Да что за почести? О чем ты вообще? Девчонка в карете без свиты, еще и раненая! Поигрался какой-нибудь банкир или граф и вышвырнул куда подальше. Перед этим, может, выпорол, чтобы желание обратно вернуться отбить. Вот тебе и ответ на все твои «почему».

Груць снова постучал трубкой о бревно.

– Я никогда не был в домах, где бы такой шелк на занавески пускали. А в Рымане я не был только во дворце у Арьезского. Кусочек такой тряпочки размером с носовой платок стоит больше, чем ты вместе с потрохами. Да и остального там немало. В рундуках петли из серебра. А снаружи все сделано так, чтобы и мысли не могло прийти, что за богатство находится внутри. Чтобы отправить подальше от себя надоевшую любовницу, не будут заморачиваться на такую карету. Да и телохранитель… К чему он? Вот я думаю, она попала в беду, а теперь ее прячут. И этим занимается кто-то могущественный, просто у него было мало времени, чтобы все нормально подготовить.

– Тебе сказки писать надо. – Патлатый поднял с земли холодный камушек и приложил ко лбу. – Но честно скажу: читать их никто не будет. Такую-то чушь.

– Знать бы, почему ее прячут…

– Я прячу что-то, только если это может мне угрожать. Ширудского кота я бы, к примеру, прятал. Потому что рядом с ним меня все будут считать идиотом, а не вором.

– Ты и так идиот.

– Я? Я узнал для тебя столько всего, напоил возницу – без меня они вскоре уехали бы, и ты бы ничего не узнал. И после этого я идиот?

– От сделанного ты не стал умнее, Патлатый. Ты идиот, потому что ты вор. Но не переживай, мы все не умней тебя. Мы сделали не самый лучший выбор в жизни.

– Заткнись, Груць. Выбор в жизни… – Патлатый скривился. – Ты говоришь как монах. А не пошел бы ты со своей философией…

– Куда, интересно?

– В Латфор! Иди в Латфор! – рявкнул Патлатый. – Выбор в жизни, – повторил он. – У тебя он, может, и был, с твоей-то семьей. Женился бы на графине какой-нибудь и сидел себе…

Груць дернул бровями и презрительно скривил губы:

– А тебя, разнесчастного, кто-то заставляет жить так, как ты живешь? Нет! Тебе так жить нравится. Тебя это устраивает. Странно, правда, что ты вообще задумываешься об этом. Именно ты. – Он повертел в руках трубку, потом, так и не использовав по назначению, сунул в карман. – Самый лучший выбор – умереть в глубокой старости в собственной теплой постели. Но у кого из нас вероятность этого выше нуля?

Патлатый было засмеялся, но тут же застонал от взорвавшегося в голове сгустка боли.

– И как мы можем считать тебя своим вожаком? Ты же просто размазня.