Книга Украденные ночи - Виктория Холт

Я схватила ожерелье, пытаясь сорвать его со своей шеи. Мне казалось, оно меня душит.

— Ты дьявол! — воскликнула я.

Он расхохотался.

— Именно за это я тебе и нравлюсь? — поддразнил он меня.

— Этого я тебе никогда не прощу… Я буду презирать тебя до конца своих дней.

— И тем не менее ты будешь неспособна передо мной устоять.

Я попыталась расстегнуть фермуар.

— Здесь необычный фермуар, его не так легко расстегнуть, — предостерег он меня. — Но я не хочу, чтобы ты так быстро снимала это восхитительное украшение.

— Я никогда не смогу надеть его на людях, — безжизненно прошептала я. — Его сразу узнают… и поймут, что ты — вор.

— Я хотел сказать, — продолжал Клинтон, как будто не слыша моей обличительной речи, — что я хочу, чтобы ты надевала это колье, когда мы будем оставаться наедине. Мне нравится, как оно лежит на твоей шейке, Сэйра. Я всегда мечтал это увидеть. Разве ты не чувствуешь, что оно твое? Жемчуг не предназначен для хранения в футляре. Его необходимо носить. И ты будешь носить его для меня, Сэйра, когда мы будем одни.

Я молчала и думала: я отдам ожерелье Клитии. Оно принадлежит ей.

— Ты должен был заполучить все! — воскликнула я.

— Я всегда хотел иметь все, — ответил он.

— Так не бывает.

— Прости, но вынужден с тобой не согласиться. Бывает, еще и как. Если ты чего-то хочешь, то ты просто берешь предмет своего желания, вот и все.

— Но ты ошибаешься, полагая, что заполучил все. Ты ведь женился на мне ради плантации, верно?

— Я женился на тебе, потому что хотел заполучить тебя.

— Из-за плантации.

— Плантация — это бонус, милая моя Сэйра. Но ты разгневалась. Еще никогда я не видел в твоих глазах столько ненависти. Это изумительно. Я обожаю, когда ты меня так ненавидишь… и все равно откликаешься на мою ласку… потому что не можешь устоять передо мной… несмотря на всю свою ненависть. Я с нетерпением ждал этого момента. Я абсолютно точно знал, как ты отреагируешь на это ожерелье, и я не ошибся. Я оказался прав до мельчайших деталей. Я хочу тебя так же сильно, как и в первый раз. Нет… гораздо сильнее. Сэйра! Как же хорошо нам вместе!

— Я не останусь под одной крышей с грабителем, способным причинить такую боль матери ради нескольких убогих жемчужин! — воскликнула я.

— Убогих жемчужин! Я удивлен, что боги Канди не поразили тебя насмерть за такое святотатство. Легендарное ожерелье, доставшееся одному из Ашингтонов в качестве благодарности за спасенную жизнь ребенка.

Ожерелье, дошедшее до тебя сквозь века, воплощение традиций рода Ашингтонов!

— Замолчи! — вскрикнула я. — Я не желаю этого слушать. Сними это с моей шеи. Положи его назад в коробку. Я все равно верну его Клитии.

— Неужели ты считаешь, что я приобрел это ожерелье только для того, чтобы ты его вернула? Оно твое, Сэйра, а ты моя жена, и ты будешь носить его тогда, когда я этого пожелаю.

Я смотрела ему в глаза и ощущала проклятое ожерелье на своей коже. Это было очень странное ощущение. Жемчужины казались мне живыми существами, все сильнее затягивающими петлю у меня на шее.

Если он оказался способен на это, значит, он способен на все. Вполне возможно, именно он пытался убедить меня в том, что я схожу с ума. Но почему? Для этого необходим мотив. Он никогда и ничего не делает просто так.

— Не думай, что ты всегда выходишь из борьбы победителем, — заявила я. — Ты ведь уверен, что плантация Ашингтонов теперь тоже твоя, верно? — Вдруг у меня в мозгу молнией блеснула догадка. Если бы меня признали слабоумной, контроль над плантацией перешел бы к нему. Что, если именно этого он и добивался? — Но она не твоя, Клинтон. И никогда твоей не будет. Она моя, а когда я умру, она достанется Клитии.

Я увидела, что это его озадачило.

— Да, — продолжала я. — Это правда. Я ездила к нотариусу и написала завещание. Если я умру или окажусь неспособна управлять плантацией, в свои права вступит Клития.

— Ты… это сделала!

— Да, я тоже могу делать то, что хочу, знаешь ли.

— Ты… маленькая… дьяволица!

— Ага! Значит, наши мнения друг о друге совпадают. Но вот что я тебе скажу. Я не сделала ничего, что выходило бы за рамки закона. Интересно, что сказал бы сэр Уильям Карстэрс, если бы узнал, что это ты похитил Ральфа и взял за его освобождение выкуп? Я считаю похищение самым гнусным из существующих преступлений, особенно когда речь идет о ребенке.

Мне показалось, что он меня не слышит. Он был явно до глубины души потрясен моим поступком. Я думала, он меня ударит. Холодная ярость на его лице заставила меня отпрянуть. Несколько мгновений он молча смотрел на меня. Судя по всему, он пытался взять себя в руки, но это удалось ему не сразу. Но вдруг он медленно улыбнулся, и в этой улыбке явственно сквозило восхищение.

— Пора спать, — произнес он. — День был трудным и полным впечатлений.

— Сними это с меня. Расстегни фермуар.

— Я хочу, чтобы ты легла в ожерелье.

— А я хочу его снять.

— Так подарки не принимают.

— Это не твои драгоценности, а значит, не тебе их дарить. Сними их с меня.

— Нет.

— Я ухожу в другую комнату.

— Ты останешься здесь. Ты одаришь меня этой причудливой разновидностью любви-ненависти, без которой я уже не могу жить. Ты околдовала меня, Сэйра. Ты только что сообщила мне, что ты меня обманула. Я должен бы избить тебя за это. И ты сама знаешь, что заслужила наказание. Но я уже готов заниматься с тобой любовью, потому что ты моя собственная, уникальная и неповторимая Сэйра, которая в глубине души хочет меня, несмотря на все мои прегрешения, точно так же, как и я ее хочу, невзирая на то что сотворила она.

— Ты сам себя обманываешь… так же, как обманывал других.

— Других — очень может быть… но себя — ни за что. Я знаю тебя, Сэйра. Чувственная, страстная Сэйра, созданная для любви… для моей любви, разумеется. Ни о ком другом и речи быть не может… никогда, ты слышишь меня, Сэйра?

— Пожалуйста, расстегни фермуар.

— Давай я лучше расстегну твое платье.

— Не прикасайся ко мне!

— Ты не могла произнести ничего более соблазнительного.

Он потянул за лиф платья, и пуговицы не выдержали. Я осознавала исходящую от него силу. Я уже успела ее на себе почувствовать. И я знала, что как бы я ни сопротивлялась, победа все равно останется за ним.

А он хотел именно этого. Мое сопротивление его возбуждало. Он смеялся надо мной, твердо вознамерившись сломить меня, как он уже однажды это сделал. И он не допустит, чтобы я сняла ожерелье. Я сопротивлялась. Отчаянно сопротивлялась, что только сильнее его раззадоривало.