Книга Цветы на чердаке - Вирджиния Клео Эндрюс

И все, что мы могли видеть сквозь серые холодные облака, было одно немеркнущее око Бога, светившее высоко с луны.

Я проснулась перед рассветом и посмотрела на кровать, где спали Кори и Крис. Повернув голову, даже сквозь заспанные глаза я почувствовала, что Крис тоже уже некоторое время не спит. Он уже смотрел на меня и прозрачные блестящие слезы сверкали в его голубых глазах. Слезы катились, чтобы упасть на подушку, и я называла их в том порядке, как они падали: стыд, вина…

— Я люблю тебя, Кристофер Долл. Не надо плакать. Я могу забыть, ты тоже можешь забыть, а мне нечего тебе прощать.

Он кивнул и не сказал ничего. Но я хорошо его знала, до мозга костей. Я знала все его чувства и мысли, а также способы смертельно поранить его «я». Я знала, что через меня он ранил женщину, предавшую доверие и любовь. Все, что мне надо было сделать — посмотреть на себя в карманное зеркало с буквами К.Л.Ф., отпечатанными сзади, чтобы увидеть лицо своей матери, такое, каким оно было в моем возрасте. И все должно было перейти ко мне, как предсказывала бабушка. Дьяволова отметина. Семена зла, брошенные в новую почву, дали ростки и заставили повторить грехи отцов.

И матерей…

«СДЕЛАЙ ВСЕ ДНИ ГОЛУБЫМИ, НО ОСТАВЬ ОДИН ДЛЯ ЧЕРНОГО»

Мы убегаем в любой день, как только мама скажет, что будет отсутствовать весь вечер; она лишится также и своих ценностей, какие мы сможем прихватить. Мы не поедем назад в Глад стон. Туда уже пришла зима, которая длится до мая. Мы поедем в Сарасоту, где жили циркачи. Они были известны своей добротой к тем, кто приходит из неизвестности. Когда Крис и я достаточно привыкли к высоте, к крыше и множеству веревок, привязанных к балкам чердака, я весело сказала Крису:

— Мы будем давать представления на трапеции. — Он усмехнулся, обдумывая эту смехотворную идею, и его ответ был вдохновляющим.

— Ей-Богу, Кэти, ты будешь выглядеть великолепно в блестящем розовом трико.

И он стал петь: «Она летит сквозь воздух в абсолютном покое, молодая красавица на летящей трапеции…»

Кори вскинул голову. Его голубые глаза широко открылись от страха.

— Нет!

А Кэрри сказала более искушенным голосом:

— Нам не нравятся ваши планы. Мы не хотим, чтобы вы упали.

— Мы никогда не упадем, — сказал Крис, — потому что мы с Кэти — непобедимая команда.

Я уставилась на него, вспоминая ночь в классе, а потом на крыше, когда он прошептал:

— Я никогда никого не буду любить кроме тебя, Кэти. Я знаю это… у меня такое чувство… только мы — всегда. Я небрежно рассмеялась:

— Не будь глупым. Ты не любишь меня так. И тебе не надо чувствовать за собой вину или стыд. Это была и моя вина. Мы можем притвориться, что этого никогда не случалось, и сделать так, чтобы этого никогда не случилось снова.

— Но, Кэти…

— Если бы у нас был кто-нибудь помимо друг друга, мы бы никогда, никогда этого не почувствовали.

— Но я хочу испытывать это к тебе, и мне уже поздно любить или доверять кому-нибудь еще.

Какой старой я себя чувствовала, глядя на Криса, на близнецов, на то, как он строит планы для всех нас, так продуманно рассуждая о побеге. Утешая близнецов, давая им мир, я знала, что мы принуждены будем делать все, чтобы заработать на жизнь.

Сентябрь сменился октябрем. Скоро должен был пойти снег.

— Сегодня ночью, — сказал Крис, когда мама ушла, поспешно распрощавшись и даже не оглянувшись на нас в дверях. Теперь она с трудом могла смотреть на нас.

Мы вложили одну наволочку в другую, чтобы сделать их крепче. В этой сумке Крис собирался унести все стоящие мамины украшения. У меня были уже две упакованные сумки на чердаке, куда мама теперь не наведывалась.

К концу дня Кори начало рвать снова и снова. В шкафу с лекарствами мы не нашли ничего против желудочного расстройства.

Ничто из того, что мы применяли, не могло избавить его от страшной рвоты, от которой он становился бледным, плакал и дрожал. Он обнял меня за шею и прошептал:

— Мама, мне плохо.

— Что я могу сделать, чтобы помочь тебе? — спросила я, чувствуя свое бессилие и неопытность.

— Микки, — слабеющим голосом прошептал он, — я хочу, чтобы Микки спал со мной.

— Но ночью ты можешь придавить его, и он умрет. Ты ведь не хочешь, чтобы он умер?

— Нет, — казалось, он сбит с толку, а затем эти ужасные рвотные позывы начались вновь, он весь дрожал от озноба у меня в руках. Волосы упали ему на потный лоб. Он с отсутствующим видом смотрел своими голубыми глазами мне в лицо и звал, снова и снова звал свою мать:

— Мама, все мои косточки болят.

—« —Ничего, — успокаивала я его, перенося обратно на кровать, где я могла бы переменить ему пижаму. Чем его только рвет, ведь в животе у него, должно быть, ничего не осталось?

— Крис тебе поможет, не беспокойся.

Я легла рядом с ним и обняла его слабое дрожащее тельце.

Крис за своим письменным столом рылся в медицинских справочниках, стараясь по симптомам Кори определить ту таинственную болезнь, которая поражала всех нас время от времени.

Ему было теперь почти восемнадцать, но как же далеко было ему до настоящего врача!

— Не уходи, не оставляй нас с Кэрри! — умолял Кори. Он плакал все больше и громче.

— Крис, не уходи! Останься!

Что он имел в виду? Он не хотел, чтобы мы убежали? Или был против того, чтобы мы пробирались к маме в комнату и воровали? Почему-то мы с Крисом были так уверены, что близнецы редко обращают внимание на то, что мы делаем? Конечно, и он, и Кэрри знали, что мы никогда не уйдем и не покинем их — да мы скорее умрем, чем сделаем это. Маленькое существо, одетое в белое, как тень, подобралось к кровати и тихо стояло, уставясь большими голубыми глазами на своего брата-близнеца. Она была едва трех футов ростом. Она была стара, и она была ребенок, она была как маленький нежный цветок, заключенный в душном темном доме, чахлый, вянущий цветок.

— Можно мне, — она начала так старательно (как мы пытались научить ее, ведь она все время пренебрегала правилами грамматики, но в эту знаменательную ночь она старалась изо всех сил), — можно мне спать рядом с Кори? Мы не будем делать ничего плохого, грешного или запрещенного. Мне просто хочется быть рядом с ним.

Пусть придет бабушка и сделает самое худшее! Мы положили Кэрри в кровать рядом с Кори и затем присели с Крисом по разные стороны большой кровати, и сердца наши разрывались, но мы не могли ничего, только смотреть, как Кори метался и задыхался, и плакал в бреду. Он звал своего мышонка и маму, и папу, он звал Криса и звал меня.

Слезы сбегали за ворот моей ночной рубашки, и я видела, что Крис тоже в слезах.