Книга Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

Через некоторое время в комнату вошел мужчина в парадном костюме – это был помощник Крайского, отвечавший за расписание его официальных встреч, – и с озабоченным видом сообщил, что на аудиенцию к канцлеру прибыла делегация с Балкан, однако Крайский велел передать делегации, чтобы та пришла позже. Еще через полчаса мужчина вернулся и сказал, что на запланированную встречу с Крайским пришел один из его министров, но канцлер велел отослать и его. Прошел целый час, а Крайский все говорил и говорил. Его израильские гости сидели молча и слушали. «Между моим дедом, директором школы в Богемии, и еврейским сапожником в Йемене нет ничего общего!» – настаивал Крайский. Еще через какое-то время его попросил к телефону посол США, но канцлер велел передать, что перезвонит.

«Скажите, – осмелился наконец перебить Крайского один из журналистов, – а австрийский народ существует? И если да, то с какого времени?» Грузный канцлер чуть не лопнул от гнева. «Мои предки, – крикнул он своим громовым голосом, – ощущали себя частью австрийского народа еще в эпоху Наполеона!» Прошел еще один час, а Крайский все не умолкал. Но тут смелый помощник, отвечавший за расписание встреч, вошел в очередной раз и с решительным видом заявил, что следующего гостя выпроваживать ни в коем случае нельзя, потому что может разразиться мировая война, так как это не кто иной, как посол Советского Союза. «Если бы у меня было время, – сказал Крайский, – я бы обосновал свою точку зрения в статье». Впоследствии он сделал это в своих мемуарах.

Отто Бауэр писал, что евреи – это религиозная общность, превратившаяся в общность судьбы, но утверждал, что это не везде проявляется одинаково, и Крайский его точку зрения разделял. Определенные исторические факторы, считал он, позволили евреям Австрии отказаться от своей религии (как это сделали, например, его родители), и в результате они перестали быть евреями, а никакие другие узы – ни кровные, ни расовые – с прочими евреями их не связывают.

Согласен он был и с теорией, что евреи Европы – это хазары, жившие в районе Каспийского моря и обратившиеся в иудаизм. Евреи же Йемена, как и евреи Эфиопии, были, по его мнению, потомками каких-то других народов, принявших иудаизм. Евреи, считал он, с самого начала были народом смешанным, а в процессе истории перемешались со своими соседями еще больше, и отмечал, что «никогда не понимал, почему многие евреи, а особенно ученые, пишущие на еврейскую тему, так упорно настаивают на том, что “избранный народ” является с расовой точки зрения однородным и “чистым”».

В действительности сионисты никогда о расовой однородности еврейского народа не говорили, но Крайский полагал, что, если ему удастся доказать, будто «еврейской расы» не существует, то тем самым он докажет и тезис о том, что евреи не являются народом. При этом он парадоксальным образом признавал, что существуют народы «полирасовые», и именно таковым считал народ, живущий в Израиле. Он уподоблял израильтян американцам.

В Иерусалиме снова не знали, что делать: после резолюции ООН, осуждавшей сионизм, заявление Крайского было самой сокрушительной атакой на идеологические основы Государства Израиль. С другой стороны, Крайский был не первым – да и не последним, – кто обвинял сионизм в том, что тот придумал понятие «еврейского народа»; более того, даже сами израильтяне затруднялись однозначно ответить на вопрос «что такое еврей?» и никак не могли прийти по этому поводу к согласию, что фактически лишало их собственное существование идеологического оправдания. Кроме того, Крайский предлагал весьма прагматичное решение проблемы. Израиль, считал он, является государством «искусственным», возникшим только благодаря Холокосту, но раз уж оно все-таки возникло, ничего другого, как признать за ним право на существование, не остается.

Как и в случае с заявлением Крайского по поводу Визенталя, израильтяне опять попытались остаться «над схваткой», но посол Даган неоднократно докладывал в Иерусалим, что канцлер пытается его в эту историю втянуть. «Трудно описать эту внезапную перемену, – писал Даган об одной из истерик Крайского. – Вся его логика вдруг куда-то испарилась, и мне лишь с большим трудом удалось вставить в этот нескончаемый поток гнева, жалоб и проклятий одну или две фразы…»

«Вы, израильтяне, даже не представляете, как я из-за евреев страдаю, – жаловался Крайский послу. – Я получаю горы антисемитских, нацистских по своему содержанию писем. И все это из-за Визенталя». «Он, – докладывал Даган, – снова выдвигает все те же обвинения, которые я слышал от него и раньше (правда, теперь уже называет Визенталя не агентом гестапо, а американским шпионом), снова рассказывает историю, случившуюся с его братом, и говорит, что никто его так и не убедил, что за всем этим не стоял Визенталь».

В конце концов Даган пришел к выводу, что Крайский совершенно безнадежен, и предложил своему начальству попросту «смириться с тем фактом (с которым я лично уже смирился), что мы имеем дело с человеком неуравновешенным и неразумным, особенно когда речь идет – хотя бы косвенно – о евреях и Израиле. Это тяжелый случай ненависти-любви, граничащий с раздвоением личности».

Несколько истерик Крайского запротоколированы в бумагах его собственной канцелярии. Однажды, например, он получил какое-то письмо протеста от еврейской общины, но потребовал от нее в течение двадцати четырех часов его забрать. «Иначе, – заявил он угрожающе, – я выброшу его в мусорную корзину».

После разговора с Крайским двое израильских журналистов отправились к Визенталю. Визенталь встал перед картой концлагерей, посмотрел в объектив кинокамеры и заплакал. «Слова Крайского, – всхлипывал он, – глубоко ранили меня не только как еврея, выжившего во время Холокоста, но и как человека, считающего Австрию своей родиной». «Я, – бормотал он сдавленным голосом, – способен жить с воспоминаниями о Холокосте, могу терпеть оскорбления и угрозы, которые получаю от неонацистов и антисемитов со всего мира, но с обвинением в сотрудничестве с нацистами смириться не готов. Особенно когда оно звучит из уст канцлера-еврея».

По щекам Визенталя текли слезы, и в его скромном кабинете повисло тягостное, почти нестерпимое молчание. Казалось, что время остановило свой бег и мир погрузился в скорбь. Корреспондент израильского телевидения Рон Бен-Ишай (как и его австрийские коллеги, кино– и звукооператор) застыл на месте. Никто не осмеливался сказать ни слова. Но тут Визенталь вытер глаза и деловито спросил: «Ну? Как получилось? Нормально?» В кабинете словно разорвалась бомба.

Циником Визенталь не был, и его слезы были настоящими. Причин для слез у него было достаточно, и плакал он часто, даже когда не стоял перед кинокамерами. Однако по части умения манипулировать журналистами соперников у него было мало.

В декабре 1975 года в Вене состоялась конференция министров Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК). Война Судного дня привела к резкому повышению цен на нефть, и ОПЕК стала очень влиятельной силой. В совещании участвовали министры нефтяной промышленности из большинства входивших в ОПЕК государств. Нейтральная Вена встретила конференцию приветливо – как встречала и другие международные мероприятия, – но обеспечить безопасность конференции на должном уровне оказалась неспособна, тем более что власти были заняты подготовкой к близкому Рождеству. Шесть террористов овладели зданием, где проводилась конференция, и взяли в заложники всех ее участников, включая министров нефтяной промышленности, послов и чиновников из разных стран мира. В общей сложности заложниками оказались несколько десятков человек. Во главе операции стоял легендарный террорист по кличке Карлос. Он действовал от имени экстремистской палестинской организации «Народный фронт».