Книга Дело о продаже Петербурга - Михаил Карчик

Она еще не знала, что и как будет объяснять родителям Алексея, к которым сейчас ехала вместе с Митей, тем не менее, стремилась попасть в этот дом. Нина не могла себя заставить сделать более решительный шаг и сразу же отправиться к отцу ее ребенка, объяснить, что поняла: кроме их ей никто не нужен. Кроме Алексея и их сына, выжившего тоже благодаря стараниям Павла Олеговича.

Бывший подполковник спецподразделения, когда Нина решилась сказать, что она уходит навсегда, лишь сухо кивнул:

— Понимаю. Наверное, так тебе будет лучше.

Затем вызвал шофера, дав ему команду доставить женщину и ребенка, куда скажут, и, развернувшись будто по команде «кру-гом!», быстро вышел из комнаты. Подполковник умел проигрывать. Он знал, что мужчина может проиграть, но никогда может не быть жалким. Поэтому, расставшись с Ниной, Павел Олегович сел в машину и, никому ничего не сказав, уехал в город, в неизвестную даже его помощникам квартиру, где выпил в одиночестве бутылку водки, пощелкал «ленивчиком» — пультом дистанционного управления телевизора, а затем лег спать.

На следующий день он появился в загородной резиденции, где до того находилась Нина с сыном, как обычно — чисто выбритый, благоухающий дорогой туалетной водой, и ни один из подчиненных не догадался о том, как шеф провел новогоднюю ночь. Об этом знали лишь двое — сам Павел Олегович и неприметный человек, который притаился сейчас в нескольких стах метрах от резиденции с сильным полевым биноклем и очередной раз прикидывал, откуда будет сподручнее произвести тот единственный выстрел, который позволит отработать уже полученный аванс за устранение «объекта»…

* * *

Родители Алексея встретили внука и невестку тепло. Только после обязательных ахов-вздохов по случаю приезда, дождавшись, когда жена выйдет, Нертов-старший обратился к Нине. Стараясь не смотреть ей в глаза, Юрий Алексеевич сказал, что не собирается вмешиваться в личную жизнь сына и всегда будет рад видеть Нину и, тем более, Митю.

— Только, — хозяин дома нахмурился, — я бы не хотел, чтобы вы обнадеживались. Насколько я знаю своего сына, он не вернется. Так что постарайтесь в случае чего перенести это… как бы сказать… менее болезненно, что ли?

Когда в комнату вернулась Ирина Петровна, то обнаружила там только тихонько плачущую Нину. А глава семьи в это время, удрав в свой кабинет, старательно делал вид, что ищет какую-то срочно понадобившуюся бумагу…

* * *

Недалеко от центральной дорожки Охтинского кладбища, почти сразу же за церковью святой Ксении Петербургской у могилы с черным мраморным обелиском сидел человек. Положив ему на колени голову с рыжими подпалинами, рядом притулилась собака. На обелиске золотыми буквами было высечено: «Расков Леонид Павлович. Любимому мужу».

— Ну что, Маша, — сидящий погладил ротвейлершу по шее, — вот и вся история. Один друг у меня погиб. Второй, твой хозяин, уехал с невестой во Францию. К третьему, тоже очень хорошему знакомому, ушла женщина, которую я любил. Другая женщина меня просто предала…

Нертов вспомнил последний разговор с Женевьевой, произошедший во время проводов во Францию. Тогда Женька пыталась убедить Алексея, чтобы он хотя бы позвонил Миле.

— Ты не понимаешь, точнее, просто не хочешь понять: Мила любит тебя, хочет только одного: быть рядом. Она ничего не сделала против тебя… Слышишь же, ты, толстокожий, самодовольный тип, ни-че-го!

Видимо, от волнения Женевьева перешла на родной язык:

— Excusez, mais vous n’avez pas raison…

Но Алексей перебил француженку и, желая прервать неприятный разговор, назло перешел на английский, к которому собеседница относилась с пренебрежением, как, впрочем, и ко всем обитателям туманного Альбиона.

— He ‘smad that trusts in the tameness of a folf… or a whore’s oath…

Но Женевьева, зло сверкнув своими темными глазами, тут же зло парировала:

— Hard, hard. O filthy traitor!..

Unmerciful gentleman as you are, She’s non.

Потом, снова перейдя на русский, девушка попыталась еще раз втолковать Алексею, что он не прав. Да, Милу использовали в грязной игре. Да, сначала, еще не зная Алексея, она согласилась, но и то, только надеясь спасти этим собственного отца. А потом ни пальцем не шевельнула, чтобы помочь «работодателям». Более того, лишь по чистой случайности Мила не успела рассказать обо всем Нертову, а когда его пытались убить, безоружная бросилась под пистолет киллера.

По мнению Женевьевы, порядочный мужчина должен бы забыть про собственные амбиции и прекратить издеваться над любящей женщиной, а именно как издевательство француженка и расценивала поведение Нертова, не желавшего даже слушать никаких оправданий, а тем более, найти более уместные слова.

А тут еще и Арчи подлил масла в огонь, заметив, что микрофон Миле подсунули, а ее саму, явно не доверяя, пытались разыгрывать «втемную». Не обращая внимания на состояние друга, Николай нанес ему еще несколько весьма болезненных ударов, напомнив, что исключительно благодаря упомянутым Женевьевой амбициям юриста не были сразу же отработаны версии о причастности водителя к взрыву автомобиля и, соответственно, больничные дела. А уж в этом-то виновата отнюдь не Мила.

В итоге Нертов заявил, что не желает больше никого слушать, и если Арчи сейчас же не заткнется, то он набьет ему лицо тут же, прямо в здании аэропорта. Потом, спохватившись, добавил: «Во всяком случае попытаюсь набить». Арчи буркнул, что уже давно подозревал: работа телохранителя для нервных субъектов противопоказана. Но тему сменил, и начал в который раз объяснять, как следует готовить и тереть морковку для Маши.

«Тебе-то хорошо, — подумал Алексей, — едешь с любимой на Лазурный берег, а мне еще с твоей животиной нянчиться. Только она, в отличие от твоей взбалмошной Женьки, за версту чувствует всякую фальшь. Не зря ведь Мэй с первого момента знакомства невзлюбила Милу. Да, Маша все поняла правильно. А я — не собака, и вынужден убеждать себя, что все забыто, Мила мне совершенно безразлична и лучше бы ее никогда не видеть…».

Но перед глазами Алексея вдруг всплыл темный срез ствола пистолета киллера, направленный прямо в лицо, широко раскрытые глаза Милы, бросающейся к убийце: «Не-е-ет!..»

Эти размышления были прерваны сопением собаки, которая, будто угадав мысли Нертова, недовольно потянула его зубами за рукав.

— Ладно, не буду, — Алексей поднялся со скамейки, зачем-то поправив положенные перед этим у обелиска цветы. — Извини, Палыч, мы пойдем.

Затем он выпустил Мэй за ограду на кладбищенскую дорожку, вышел сам и прикрыл калитку, засунув в дужку щепку, заменявшую замок. Но юрист не успел сделать и нескольких шагов по направлению к выходу, как увидел впереди девушку, медленно двигавшуюся навстречу. Видимо, она искала какую-то могилу, но или слишком давно была на Охте, или просто только узнала в администрации кладбища «адрес» захоронения. Во всяком случае, посетительница двигалась медленно и не очень уверенно, внимательно читая надписи на памятниках. В руке она держала несколько гвоздик.