Книга Великие любовницы - Эльвира Ватала

Ну, конечно, после такого удара судьбы Сисси совсем помешалась. Ее меланхолия, ее мрачность достигли, насколько это было возможно, своего апогея. Она вся окаменела, не понимала, что ей говорят, все время прислушивалась к чему-то внутри нее и все окружающее воспринимала словно через дымовую завесу. Словно отсутствовала в этом мире. И не могла плакать, а как известно, слезы облегчают душу. Но однажды заплакала, и было это, когда она вместе с королем на троне сидела и какую-то делегацию принимала. И вдруг из ее глаз полились крупные, тихие слезы. Все замерли, и никто в этот момент не подумал, что на венском дворе происходит скандальное нарушение этикета (королевам не полагалось публично плакать), ибо вместе с королевой заплакали ее придворные, так они разделяли глубокое горе своей любимой королевы.

Наверное, эти слезы несколько облегчили ее душу, если после этого Сисси находит в себе силы, чтобы с неимоверной энергией начинать снова свои путешествия. Куда? О, это уже не имело значения. Может, обратно к своему полусумасшедшему родственнику, который уж совсем с ума сошел, так что психиатра ему назначили, который с ним не разлучался ни на минуту, ибо у него мания самоубийства развилась. Но он все же ухитрился однажды вырваться и броситься в глубокое озеро. За ним кинулся его спасать психиатр. Утонули оба.

Сисси ездит с места на место, то останавливается в каких-то подозрительных гостиницах, то пересекает Европу роскошными пароходами, словно спешит догнать свою судьбу, найти, наконец, успокоение. Нашла его в своей трагической смерти. Как-то в Женеве, сойдя с трапа корабля, задумчиво шла вдоль берега моря, а какой-то сумасшедший анархист Луксени догнал ее и остро отточенным напильником ударил ее в самое больное место — в самое сердце. Сисси даже не почувствовала удара, даже не поняла, что случилось. Она машинально подняла глаза и прошептала: «Что надо этому человеку?» — и, пройдя несколько шагов, упала замертво. Из груди, прямо из сердца торчал острый напильник. Как сказал Горький в своих «Сказках об Италии»: «Если оно (сердце. — Э. В.) болит, в него легко попасть».

А сейчас мы возвратимся, дорогой читатель, к тому сумасшедшему Людвигу II, который вместе с Сисси в своем укрепленном замке Гейне читал и в озере, сознательно утонув, жизнь свою закончил.

В Мюнхенском национальном музее стоит не испробованная никогда супружеством роскошная кровать. Стоит на публичное обозрение и в назидание потомкам. История ее довольно интересна, да и сама кровать настолько прекрасна, что возбуждает интерес посетителей. Да, это прекрасная кровать, ничего не скажешь! Сделана она из ценных пород дерева, золотом и серебром отделанная, с изумительным из синего бархата с искусной золотой ручной вышивкой балдахином и покрывалом. Казалось, абсолютно приготовленной для любовных утех, до которых никогда не дошло, ибо ни одного даже дня или ночи не держала она на своих пружинах влюбленных или новобрачных, или вообще мужчину или женщину. И это истинное произведение мебельного и вышивального искусства было изготовлено для младшей дочери баварского герцога Виттельсбаха и баварского короля Людвига II. У герцога было три дочери. Среднюю он выдал замуж за австрийского короля Франца-Иосифа, и она вошла в историю как знаменитая Сисси. Младшей тоже участь королевы предназначалась, так, значит, выгодно герцог своих дочерей замуж выдавал. И подобно как Франц-Иосиф по отношению к Сисси, также и король баварский Людвиг II безумно влюбился в младшую дочь герцога Виттельсбаха. И перед тем, как сделать официальное предложение, свое чувство к невесте выразил в весьма почетной и оригинальной форме. Давай ее портретами украшать военные медали и из ее фигуры ваять мраморных богинь в своем парке. Обожествление и культ, словом, невесте полный, что женщинам, конечно, очень льстит, и гораздо сильнее дорогих подарков. Впрочем, подарки тоже были, и недешевые. Предложение официальное было сделано, принято, невеста счастлива, и к такой же счастливой жизни приготавливается в будущем с мужем-королем. Тем временем приготовления к свадьбе идут полным ходом, и на герцогском дворе армия швеек над бельишком из тончайшего голландского полотна трудится, вышивальщицы вышивают, что им полагается, платья невесты драгоценными камешками украшают, жемчугами, нитями золотыми и шелковыми. Матушка столовые серебряные приборы считает, в ящики хрусталь, фарфор укладывает, тонкий, как лист бумаги. Но главное кровать. Истинное произведение искусства сотворил для молодоженов искусный мастер и его подмастерья. Даже если бы они знали, что через несколько веков это ложе будет украшать мюнхенский музей, и то лучше бы не могли сделать. Но когда они последний серебряный гвоздик вбили, последнюю королевскую монограмму прикрепили, оказалось, что напрасным был их труд — брака не будет. Баварский король, видите ли, отказался от своего предложения, он, видите ли, недоверие вдруг к невесте почувствовал и очень даже для нее оскорбительное: какую-то недоказанную неверность вдруг заподозрил. Стыд, срам и позор на всю Европу. Бедная девушка от этого стыда в постель слегла (но не в брачную, конечно, в свою скромную, девичью), надолго хворать улеглась, герцог и его семейство мести и наказания короля за нарушение слова и принесенный стыд невесте требуют. Но как накажешь короля? Простого рыцаря, нарушившего слово, на дуэль можно вызвать, пулю ему в лоб пустить, короля на дуэль не вызовешь, шпионов-отравителей тоже трудно к нему послать, поскольку живет он в каких-то неприступных замках, скрытых высоко в горах, куда и альпинистам-то нелегко взобраться. Что тут поделаешь, если короли действуют по пословице «Королям и дуракам законы не писаны», а законы чести тем более. Словом, дочь герцога неотомщенная в своем доме увядает, а король укрепляется в своих замках и вообще на полусумасшедшего выглядит. Он уже почему-то на женский пол без отвращения смотреть не может. Такое у него вдруг женонелюбие развилось, что он не только дикое презрение начал своим бывшим любовницам оказывать, но пробовал даже их жизни лишать. Он там в своем, как крепость укрепленном, замке посадил в лодку известную оперную певицу да и спихнул ее, неумеющую плавать, на самом глубоком месте озера в воду. Насилу спасли. Чудачества его стали приобретать самые причудливые формы. Это вам не невинные игры в оловянных солдатиков нашего Петра III, мужа Екатерины Великой, не вешание крыс на маленьких виселицах, им же сконструированных, не золотые черепа на одежде Генриха III Французского, не засушенные сердечки любовников на пояске королевы Марго, не бубенчики с фигурками святых на шляпе Людовика II Французского — но это самое разорительное для государство чудачество. Постройка многочисленных замков высоко в горах, в которых-то замках он принимал одну только женщину, свою родственницу, сестру своей экс-невесты Сисси. Они там вместе Гете читали, философские книги на греческом языке, математикой и астрологией занимались. Уединялись, как две вдохновенные близкие души, лишенные телесного покрова и телесных преступных желаний. Ну министры, конечно, возразили против таких совершенно неоправданных и безумных трат не менее безумного короля. Тогда он пишет указ, чтобы их всех, непослушных министров, немедленно повесили, без суда и следствия, и даже без всякой вины. Министры в ответ быстро пригласили к королю психиатра Гуддена, и тот освидетельствовал, что король малость не того… сумасшедший, словом! Для истории это, конечно, никакая не новость. Что ей, привыкать, что ли, истории, когда странами сумасшедшие монархи правили? Это почитай на каждом шагу и почитай в каждой стране наблюдалось. Но тут к сумасшествию еще примешалась мания преследования и мания самоубийства. Король, которого под стражу взяли и приказали психиатру неусыпно за королем следить, не мог выдержать своей неволи. Он то и дело пытался себя жизни лишить. И однажды, плывя со своим психиатром в лодке по глубокому озеру, он вдруг кинулся в воду и утонул. И его, в отличие от оперной певички, не спасли. Психиатр Гудден кинулся его спасать и тоже утонул. Так закончилась бесславная жизнь баварского короля, и все о нем забыли, но его бесславные действия не забыты: мюнхенская роскошная кровать, выставленная в музее на публичное обозрение, напоминает нам о «неиспробованном супружестве» по причине нарушения данного слова.