Книга Царская невеста - Валерий Елманов

Кстати, даже при всей своей задумчивости одно знакомое лицо я успел углядеть. Впрочем, труднее было бы не заметить, потому что едва я спустился по ступеням широкого крыльца и сделал пару-тройку шагов по дощатой, как и в Кремле, мостовой, как слюда в одном из окон на втором этаже со звоном вылетела наружу и я, вместе со стрельцами подняв голову, увидел Светозару. Бледная, ни кровинки на лице, она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, как видно все сразу поняв – куда ведут и зачем.

– От дурна баба, – почти с восторгом заметил мой левый охранник. – Длани-то свои, дивись, все об слюду разодрала.

Я пригляделся повнимательнее, и точно – с ее рук, с силой вцепившихся в свинцовый оконный переплет, уже тягуче капало темным багрянцем, разукрашивая снег под теремом ярко-алым.

– Это ж какое любопытство должон иметь человек, дабы вот так-то… – заметил правый караульный и, не договорив, крикнул во всю глотку: – Замотай тряпицей лапы-то, глупая!

Но Светозара не обратила на совет случайного доброхота ни малейшего внимания, продолжая во все глаза смотреть на меня.

«Как видишь, ты своего добилась», – мысленно поздравил я ее.

«Я не этого добивалась», – долетел до меня ее безмолвный ответ.

«Догадываюсь. Но человек предполагает, а судьба располагает, – равнодушно пожал плечами я. – Прощай. Бог тебе судья».

Я больше так ни разу и не оглянулся на выбитое в женской половине царского терема окошко. Да и зачем? Более того, как это ни покажется странным, я даже не держал на нее зла. Она тоже хотела себе счастья, а зло творила по необходимости, не более.

Да и не были эти ведьмовские присухи и отсухи злом с ее точки зрения. Возможно, она считала даже благом то, что содеяла, – имеется в виду вспыхнувшая в сердце Иоанна страсть к моей Машеньке и последующее царское венчание с ней. Еще бы не благо – княжна, которых на Руси тысячи, становится царицей. Почет огромнейший, что и говорить. Остальное же… Ну подумаешь, поплачет с недельку, от силы с месячишко, а дальше как в пословице: «Стерпится – слюбится».

Впрочем, еще кто-то из античных мудрецов говаривал, что любви женщины следует бояться больше, чем ненависти мужчины, так что в какой-то мере я сам во всем виноват – недооценил Светозару вовремя, вот и… Хотя чего уж теперь – поздно сетовать, раньше нужно было вспоминать антиков и то, что женщина в своей любви, не достучавшись до бога, непременно обращается к дьяволу. И неважно при этом, где именно она живет – в Шотландии или в тихом Мценском уезде. Надо было в свое время внимательнее читать Шекспира и Лескова – одна леди Макбет у обоих чего стоила.

А все-таки куда мы идем? Я уже начал теряться в догадках, когда мы наконец добрались до нужного места. Околица, за которой открывалось поле, была полным-полна народу. Увидев меня все, словно по команде, расступились, и я увидел царя, стоящего подле какого-то возка, запряженного парой диких лошадей.

Необычное зрелище. Таких строптивых ранее мне доводилось видеть только в табунах, пригоняемых на продажу башкирами, ногайцами и прочими степными племенами. По закону каждый десятый конь принадлежал царю. Налог такой. Но забранных в казну лошадей никогда не использовали сразу – это невозможно. Вначале укрощение. Им занимались специальные конюхи, объезжавшие их довольно-таки долго, чуть ли не год. За это время они приучали их к седлу и упряжи, определяя, какая лучше сгодится для верховой езды, а какая – для других целей.

Эти были совершенно непривычны ни к тому, ни к другому. Чтобы определить, вовсе не нужно быть лошадником, достаточно только посмотреть на них. Обе только-только из табуна. От несказанного возмущения они то и дело норовили встать на дыбки, так что каждую удерживали сразу двое, и это стоило им немалых усилий. Бедные ребята в буквальном смысле этого слова повисли на них, всей своей тяжестью не давая вырваться и умчаться прочь.

И еще одно мне не понравилось – странные шеренги из стрельцов, вытянувшиеся по бокам вдоль дороги. В руках, несмотря на светлый день, пускай и пасмурный, горящие факела. Расставлены редко – один на полтора-два метра, но зато впечатляла длина шеренг. Начинались они прямо от лошадей, которые, может, потому еще и были столь перепуганы, а заканчивались невесть где. За близлежащим холмом дороги уже не было видно, поэтому я не мог определить, есть там кто-то или нет, но до холма и на нем самом стрельцы стояли.

Завидев меня, Иоанн заулыбался, словно удав Каа при виде Бандар-Логов, и, ни слова не говоря, настежь распахнул дверцу возка. В глубине его сидела Маша, вжавшаяся в спинку сиденья, бледная как смерть, и испуганно смотрела на меня. Взгляд как у затравленной лани. Сама повозка выглядела странно. Нет, с виду все как обычно – и облучок для возницы, и с остальным нормально, вот только…

Во-первых, не принято тут возить цариц вот так вот, открыто. Нагляделся я на здешние нравы. От восточных они отличаются лишь тем, что жены знатных князей, бояр и окольничих не носили паранджи и чадры да не имели евнухов, а так… Не помню, чтоб хоть одна катила не в наглухо закрытом возке, а в эдаком, без крыши и с невысокими стеночками.

Во-вторых, количество коней. Оно тоже неправильно. Здесь, насколько я успел понять, своя градация, согласно которой царице положено не меньше четверки. Ну да, точно, когда Колтовскую везли к пристани, ее возок тянули именно четыре лошадки, а ведь Анна Алексеевна была, считай, уже бывшая, в то время как моя Машенька…

Толпа тоже была странная. Состояла она почти сплошь из стрельцов. Бояр и прочих вельмож в ней можно было насчитать десятка два, не больше. Разумеется, не обошлось без присутствия моего несостоявшегося тестя. Только выглядел Андрей Тимофеевич уж больно странно и смотрел на меня, как побитая собака, – уныло и тоскливо. Эдакая вселенская скорбь и безнадега.

Я еще не подошел вплотную, как Иоанн отдал какую-то команду Истоме, и тот вместе с остальными стрельцами принялся бесцеремонно теснить всех бояр подальше от возка. Почти всех. Не тронули они только Долгорукого, который, наоборот, подошел поближе.

– Заждался я тебя, – добродушно попенял мне царь. – Тут, вишь ли, царица моя в мыльню засобиралась – по обычаю так положено. – Он заговорщически понизил голос, хотя расторопные стрельцы уже раздвинули всю толпу метров на тридцать. – Да без того, чтоб с тобой повидаться, никак. Ну прямо вовсе никуда, – посетовал он, продолжая злобно буравить меня своими колючими глазками. – Даже в опочивальне ныне всю ноченьку напролет токмо о тебе и сказывала.

– Государь! – промычал старый князь и опустился на колени – то ли вымаливал прощение за недогляд, то ли не держали ноги.

– О тебе речь опосля вести станем, – буркнул Иоанн. – Ныне покамест о моей ладушке разлюбезной говóря идет. – И замолчал, с любопытством ожидая моей реакции.

Каюсь, но я не оправдал его надежд. И в ноги не упал, и сапоги его вылизывать не принялся, моля о прощении, и даже не сказал ничего в свое оправдание. Ни словечка. А зачем? И так все ясно. Это вот с ней ничего не понятно. Что за мыльня такая? Обряд? Обычай? Или ерничает?[84]Тогда что задумал на самом деле?