Книга Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - Эван Ознос

Однажды, когда я беседовал с Хуаном, подошел уборщик в оранжевом комбинезоне. Многие уборщики, мужчины и женщины, приехали из деревень. Некоторые носили соломенные крестьянские шляпы, затеняющие лица, а униформа затрудняла попытки их запомнить. Я не знал даже, было их трое – или тридцать.

У мужчины были взъерошенные волосы, морщинки в уголках глаз и неровные зубы. Он указал на серую плиту под ногами:

– Вы видите императора в камне?

Я решил, что ослышался.

– Я вижу здесь, в камне, образ императора, – объявил дворник.

Мы с Хуаном посмотрели на камень и снова на дворника. Хуан спросил:

– Что за чушь ты несешь?

Дворник улыбнулся:

– Вы утверждаете, что я некультурный человек?

– Я утверждаю, что ты несешь бред, – сказал Хуан. Дворник повернулся ко мне:

– Я могу посмотреть на любую вещь и увидеть ее суть. Неважно, насколько она обычная. В моих глазах это сокровище. Верите?

Хуан разозлился:

– Слушай, старик! Я пытаюсь поговорить со своим иностранным другом. Можешь не отвлекать нас?

Дворник продолжил говорить – теперь быстрее: о древней китайской поэзии, о великом Лу Сине. Что-то из этого было слишком быстро, а намеки слишком туманны, чтобы я мог их понять. Его речь была где-то между интересной и безумной. Гордый пекинец Хуан устал:

– Возвращайся, когда научишься говорить на пекинском диалекте!

Дворник сказал: “Пока это человеческий диалект, он законен”. Хуан махнул рукой и ушел домой. Я представился. Человека с метлой звали Ци Сянфу, и он три месяца назад приехал из провинции Цзянсу. Я спросил, зачем.

– Чтобы исследовать мир культуры, – торжественно сказал он.

– Какой культуры?

– В основном поэзии. Древнекитайской поэзии. При династии Тан, когда поэзия была лучше всего, всякий поэт желал попасть в Чанъань… Я хотел выйти на большую сцену.

Неважно, преуспею ли я или проиграю. Я уже здесь, вот что важно.

Это напомнило мне о “зове”. Когда я приехал в Китай, мне показалось, что ему следуют в основном молодые и голодные, вроде Гун Хайянь и Тан Цзе. После оказалось, что “зов” слышат многие.

Ци рассказал, что участвовал в поэтических конкурсах: “Я получил титул “суперкороля китайских куплетов’”. В свободное время он модерировал интернет-форум о современной китайской поэзии. Вечером я набрал в поисковике: Ци Сянфу, король китайских куплетов. На фотографии он был в красивом костюме и галстуке и выглядел молодым и уверенным. Мне было трудно понять китайские стихи, и многие из его текстов показались мне невообразимо странными. Впрочем, я смог оценить несколько изящных оборотов: “Земля знает легкость наших шагов”, “Мы встречаем друг друга там, / Между землей и небом”.

Я все больше узнавал о жизни, проживаемой наполовину в Сети. Ци Сянфу сочинил короткие мемуары от третьего лица, с торжественностью, присущей известным писателям. Он рассказал, например, что отец его умер молодым и Ци воспитал дядя. Или: “Когда Ци впервые прочитал стихотворение Мао ‘Долгий поход’, он понял, что Мао будет его учителем и укажет путь. Позднее он изучал стихи Ли Во, Ду Фу, Су Дунпо, Лу Ю и других поэтов и пообещал себе овладеть литературным мастерством”. Ци рассказал, как впервые читал стихи перед большой аудиторией (на стройке), и об автобусной поездке, в которой он встретил “понимающую девушку”. Они поженились, и “бродячая жизнь” Ци подошла к концу. В тексте были намеки на жизненные трудности – однажды он попросил помощи, написав: “Увы, товарищ Ци переживает трудные времена”. Чем-то его интернет-личность меня заворожила. Столько всего было невозможно представить еще несколько лет назад: переезд в город, сетевая личность, внутренняя жизнь, очень отличающаяся от образа, предъявляемого миру. Любой, кто заглянул бы под поверхность китайской жизни, обнаружил бы представления о счастье куда более сложные, нежели только погоня за машинами и квартирами.

Я стал часто встречать дворника-поэта. Мы обменялись номерами, и он периодически посылал мне эсэмэски со стихотворениями. Ци набирал текст, глядя в увеличительное стекло. Одни его стихи были глубоко коммунистическими, другие визионерскими и странными. Я симпатизировал всем, кто пытался осознать свое место, и уважал его настойчивость. “Я испытал людскую холодность и безразличие, – однажды сказал Ци, – но также нашел знание. Я достиг университетского уровня, но диплома у меня нет, и люди смотрят на меня свысока”.

За две недели до отъезда я снова наткнулся на Ци. На нем были накрахмаленная рубашка и пиджак – он шел навестить дочь, работавшую в ресторане неподалеку. Под мышкой у него была книга: “Десять современных прозаиков”. Впервые я разом увидел две его личности, сетевую и настоящую. “Что вас вдохновляет?” – однажды спросил я его. “Когда я пишу, – ответил Ци, – все становится настоящим. Я должен быть практичным, но когда я пишу, я могу сам принимать решения”.

Благодарности

Мои бабушки и дедушки не дожили до выхода этой книги, однако благодаря им я начал ее писать. Йозеф и Марта Ознос, родители моего отца, бежали из Варшавы в 1939 году, после немецкого вторжения. Через Румынию, Турцию, Ирак и Индию они добрались до Нью-Йорка – и начали здесь новую жизнь. (Мой отец, Питер, родился в Бомбее.) Йозеф Ознос взялся торговать кондиционерами. Марта была биохимиком. Мое второе имя, Ричард, я получил в честь кузена, которого никогда не знал – Яна Рышарда. Он воевал в английских ВВС (был штурманом польского экипажа) и погиб. Мой дед со стороны матери, Альберт Шерер, был американским дипломатом. Его вместе с женой Кэрол направили в Восточный блок. В 1951 году в Будапеште просоветское правительство обвинило Альберта в шпионаже и дало его семье сутки на то, чтобы покинуть страну. (“Чикаго дейли ньюс” рассказала об этом в статье “Красные вышвырнули янки”.) Весь этот опыт бережно сохранялся в семье, и это пробудило у меня интерес к людям в авторитарном обществе.

Из людей, с которыми я познакомился в Китае, я более всего признателен тем, чью жизнь описал на страницах этой книги. Рассказывать о себе так много – о своих слабостях, о страстях, о личном выборе – в Китае может быть небезопасно. Но эти мужчины и женщины продолжали общаться со мной, даже когда уже не могли себе представить, о чем еще я могу спросить.

Я благодарен за смелость и другим людям (кое-кому из правительства, кое-кому из далеких деревень), чьи имена я не должен здесь называть.

Одной из самых приятных вещей за все эти годы стало сотрудничество с талантливыми людьми, работающими в Китае: Эндрю Андреасеном, Стивеном Энглом, Майклом Анти, Энджи Бекер, Биллом Бишопом, Таней Браниган, Крисом Бакли, Лори Беркитт, Цао Хайли, Лесли Чан, Клиффордом Куненом, Эдит Корон, Максом Дунканом, Саймоном Элегантом, Летой Хон-Финчер, Хайме Флоркрусом, Питером Фордом, Майклом Форсайтом, Полом Френчем, Элисон Фридман, Джоном Гарно, Джоном Гищаком, Томом Голдом, Джереми Голдкорном, Ионой Гринбергом, Элизабет Хенли, Питером Хесслером, Изабель Холден, Джоном Холденом, Люси Хорнби, Эндрю Джекобсом, Пэном Джонсоном, Джозефом Каном, Томом Келлогом, Элисон Клейман, Элизабет Кнуп, Артуром Кребером, Кайзером Ко, Кристиной Ларсон, Томом Лассетер, Даном Левиным, Луизой Лим, Филом Лисио, Джулией Ловелл, Джошуа Лю, Джо Ласби, Мэри-Кей Магистад, Марком Маккинноном, Саймоном Монтлейком, Ричардом Макгрегором, Эндрю Мейером, Полом Муни, Дэвидом Мерфи, Джереми Пейджем, Джейн Перлес, Ником Платтом, Шейлой Платт, Джоном Помфретом, Цинь Ливэнь, Саймоном Рабиновичем, Эйприл Рабкин, Остином Рэмзи, Крисом Рейнольдсом, Тиффом Робертсом, Энди Ротманом, Жилем Сабри, Майклом Шуманом, Клариссой Себаг-Монтефиоре, Сюзан Шерк, Карен Смит, Куми Смит, Меган Стэк, Энн Стивенсон-Ян, Аней Стиглиц, Джозефом Стиглицем, Диди Кирстен Татлов, Филипом Тинари, Ван Вэем, Портом Вуттке, Ламбертом Ямом, Юнис Ен, Юй Кхункхун, Чжа Цзянъин, Чжан Лицзя, Мэй Чжан и Юань Ли. Ричард Баум (Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе) создал ChinaPol – ресурс для китайского сообщества, и мы все стали умнее.