Книга Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма - Том Рейсс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что нас привело в эту проклятую страну – место, поглотившее всех потенциальных завоевателей от Камбиса II до Людовика Святого? Явились ли мы сюда, чтобы основать колонию? Зачем было покидать теплое, мягкое солнце, привольные леса и плодородные равнины Франции ради этого огненного неба, раскаленной пустыни, выжженных равнин? Надеялся ли Наполеон выкроить для себя новую монархию подобно древнеримским правителям? Ему следовало бы, по крайней мере, спросить у других генералов, устроят ли их высокопоставленные должности в этой новой сатрапии. Такое наверняка понравилось бы вольноотпущенникам и рабам античных времен, но не могло подойти патриотам образца 1792 года, которые были не приспешниками одного-единственного человека, но солдатами своей страны.
Было ли за этой критикой что-то, помимо безвредного ворчания, которое возникает из-за стресса? Или это уже в самом деле было начало бунта против амбиций будущего лидера государственного переворота? Сами генералы, наверное, с трудом смогли бы ответить, но именно в таком свете о разговоре сообщили Наполеону как о серьезном вызове его власти со стороны генерала, который громче всех объявлял арбузы моего отца вкусными, а мотивы Наполеона – гнилыми.
* * *
Французская армия продолжала двигаться на юго-восток – в сторону Каира. Достигнув Нила на следующий день, солдаты утолили жажду – и вскоре свалились с дизентерией. Еще хуже было заболевание, поразившее их глаза во время марша по высушенной долине Нила: у тысяч французов начали краснеть и опухать один или оба глаза, жжение часто сопровождалось выделением гноя. Теперь они поняли, почему у столь многих местных жителей один или оба глаза были помутневшими, молочно-белыми. Французы назвали этот недуг египетской слепотой[887], и он стал главным бичом похода: тысячи солдат частично или даже полностью ослепли[888]. Несмотря на указание Наполеона о том, что «ваши враги – это мамлюки[889], а не местные жители», солдаты начали игнорировать приказы[890], запрещающие мародерство. Командиры не возражали, поскольку всякое представление о снабжении давно отсутствовало.
«Вы не можете представить себе, как утомляют эти марши, – напишет Дюма в Александрию своему другу Клеберу. – Большую часть времени мы идем[891]без еды, вынужденные подбирать те крохи, которые предшествующие подразделения оставили нам в разграбленных ими жутких деревнях».
Странное дело: никто из жителей деревень не приветствовал французов как освободителей. Население повсюду, похоже, готовилось оказывать сопротивление. Генерал Бертье лично стал свидетелем[892]того, как какая-то крестьянка, подойдя к солдатам с младенцем на руках, внезапно ударила одного из адъютантов ножницами в глаз. Дюма писал Клеберу, что французов «на протяжении всего марша беспокоила эта орда воров под названием „бедуины“, которые убивали наших солдат и офицеров в двадцати пяти шагах от колонны. Позавчера они на расстоянии выстрела от лагеря расправились с адъютантом генерала Дюга – Жерорэ, который вез приказы взводу гренадеров».
Французская армия вскоре столкнулась[893]с «официальным» противником: пробная стычка произошла 13 июля, когда европейцы отправили на тот свет примерно три сотни мамлюков и обратили в бегство еще четыре тысячи врагов. Наполеон предполагал, что новое сражение состоится не раньше, чем французы захватят Каир. Однако 21 июля после тридцатичетырехчасового марша, который начался в 2 часа утра, а закончился на следующий день примерно в три часа пополудни, французы наконец прибыли в район, где им предстояло дать решающую битву[894]. Перед ними стояли тысячи мамлюкских всадников, их сабли сверкали в свете полуденного солнца.
«Мамлюки преисполнены воинского духа»[895], – лаконично напишет Дюма Клеберу после того, как битва подойдет к концу.
Всадники были одеты в яркие шелковые жакеты с вышивкой, бусины из слоновой кости и драгоценные камни украшали их рукава. У каждого воина за поясом имелись пистолеты, мушкетон, кинжалы и знаменитый мамлюкский клинок[896]– кривая сабля, одним ударом которой можно было отрубить голову[897].
Один из участвовавших в битве французских офицеров восхищался этими людьми, которые «облачены в блестящую броню[898], инкрустированную золотом и драгоценными камнями, носят самые разные, невероятно многоцветные одеяния; их головы украшены тюрбанами с перьями, у некоторых – позолоченными шлемами. Они вооружены саблями, копьями, дубинками, стрелами, мушкетами, мушкетонами и кинжалами. Каждый воин экипирован тремя парами пистолетов… Богатство и новизна этого зрелища произвели яркое впечатление на наших солдат. С этого момента все их мысли сосредоточились на трофеях».