Книга Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

3. Действительно ли диктаторы побеждают в борьбе за интернет? Может ли иной набор примеров привести к другому выводу?

Это очень серьезные вопросы. И хотя ответы на многие из них в книге есть, я признаю, что мог сформулировать их яснее.

Один из главных упреков в мой адрес таков. Критикуя киберутопизм, я не привел цитат уважаемых экспертов по технологиям, придерживающихся этих взглядов, и сосредоточился на политологах, высшем политическом руководстве и СМИ. Не является ли тогда моя критика наивным и необоснованным протестом против пустоты современного медиаландшафта?

Признаю, что я отчасти неправ, однако я сознательно концентрируюсь на общественном дискурсе. Во-первых, обращаясь к поп-культуре, чтобы выявить доминирующую идеологию в действии, я следую широко принятому культурологическому подходу (выискивать признаки киберутопизма в заголовках Си-эн-эн ничуть не страннее, чем искать указания на ужасы капиталистического строя в фильмах вроде “Челюстей” или “Чужого”). Как бы то ни было, киберутопизм – это не клуб со свободным членством. Использование мною этого термина для определения некоей ментальной установки по отношению к технике и политике гораздо ближе к тому, как Эдвард В. Саид использует термин “ориенталист”для описания определенного отношения (как осознанного, так и бессознательного) к инаковости и расе, чем, скажем, к обычным ярлыкам наподобие “коммунистический” или “национал-социалистический”, которыми определяют принадлежность к тому или иному политическому течению или институту.

Таким образом, заявление, что некто не является киберутопистом, значит так же мало, как заявление, что некто – не “ориенталист”. Подобные заявления мало чего стоят. Изображать удивление (как сделали некоторые мои критики), что никто не называет себя киберутопистом, столь же странно, как и удивляться, что никто не признает в себе ориенталиста: слишком уж мало выгоды от членства в этом клубе. Поэтому определение вредного влияния этой идеологии на нашу культуру гораздо сложнее, чем поиск информации в базах LexisNexis. Способность читать между строк и видеть проявления отдельного феномена поп-культуры – визитная карточка критика-культуролога. И все же некоторые мои критики, кажется, приняли это за умственную леность, за упорный отказ исследовать их дискурс. То, что большинство экспертов по интернету были так задеты моими замечаниями, говорит о том, что интернет в культурном отношении до сих пор по большей части не исследован и технологам (как правило, не особенно склонным к саморефлексии) следует чаще думать о том, что думают об интернете не-технологи.

Но есть и другая причина, по которой я уделил так мало внимания дискурсу специалистов по технике, экспертов по безопасности, криптографов. Она достаточно банальна, и технологи непременно сочтут ее оскорбительной: я не считаю, что, по большому счету, их дискурс играет хоть какую-то роль. Их восхитительные рассылки (много технических подробностей и мало киберутопизма) не столь важны, как велеречивые передовицы “Вашингтон пост”, когда речь заходит о влиянии на взгляды политиков и широкой общественности.

Рассмотрим аналогию. Большинство ученых знает, что изменение климата действительно происходит, однако их авторитет мало способствует просвещению на этот счет остального населения. Если мы всерьез относимся к проблеме изменения климата, нам придется понять образ мыслей обычных людей во всей его культурной сложности и прискорбной иррациональности. Сомневается ли кто-либо в том, что заголовок Си-эн-эн, выражающий сомнение в изменении климата, менее важен, чем взгляды ученого, получившего Нобелевскую премию? Чем это отличается от киберутопизма, особенно если на кону вопросы свободы, демократии и тирании? Критиковать меня за то, что я не имел дело непосредственно с экспертами по технологиям – значит допускать, что моей главной целью было затеять с ними спор и убедить их в том, что они неправы. Однако я хотел вовсе не этого. Мне хотелось начать дискуссию о том, как на Западе думают и говорят об интернете, о том, почему о нем думают и говорят определенным образом, а также о том, какое влияние оказывают этот образ мыслей и язык на возможность распространять демократию путем интернета.

Здесь я подхожу, вероятно, к одному из хуже всего понятых аспектов моей книги. Многие критики приняли ее за своего рода подведение интеллектуального баланса: будто я просто сложил все беды, которые принес интернет, объявил, что хорошего мы видели от Сети не так уж много, и вынес ей вердикт “виновна”. Претензии ко мне в этом контексте справедливы в том отношении, что я недостаточно много времени уделил рассказу о важной и нужной работе активистов, НКО и технических экспертов. В общем и целом их вклад в моей книге не описан. Однако я и не ставил себе целью подведение такого баланса, как и не собирался выносить Сети вердикт (я вообще не считаю это возможным). Утверждать, что у свободы интернета может быть темная сторона, – не значит отрицать существование светлой стороны либо считать, что в этом случае тьма одолеет свет. Это лишь значит, что темная сторона сильна и становится еще сильнее, а у нас нет ни интеллектуальных инструментов для того, чтобы разобраться, что она такое, ни политических средств для того, чтобы помешать ее усилению.

В своей книге я попытался опровергнуть господствующие воззрения, согласно которым интернет – это идеальный освободитель, не призывая при этом сменить плюс на минус и отдать интернету роль идеального поработителя. У меня не было цели перевернуть с ног на голову расхожее мнение, будто интернет “неизменно вреден для диктаторов” (и заявить, что он “неизменно полезен диктаторам”). Название книги предостерегает от претензий на разгадку “логики” интернета и объявления ее освободительной либо репрессивной. Я всего лишь показал, что поверхностность, косность, лень и предрассудки в рассуждениях об интернете (всегда сопутствующих внедрению интернета или блоггинга в той или иной стране с определенными политическими, социальными и культурными последствиями) влекут за собой колоссальные политические издержки и делают многие интернет-технологии союзниками диктаторов.

К сожалению, не многие рецензенты отметили главный мой аргумент: вне зависимости от того, каков сейчас интернет в авторитарных государствах, в его оценках мы связаны собственными допущениями, касающимися современного авторитаризма, холодной войны, неолиберализма, глобализации, современных СМИ и, наконец, самого интернета. Вывод о том, что диктаторы могут извлечь из Сети огромную выгоду, тривиален и должен быть очевиден любому непредвзятому наблюдателю. Однако это не так, и как раз потому, что мы видим ситуацию предвзято. Причины, по которым этот культурный предрассудок (его я и называю “иллюзией”) до сих пор существует, нетривиальны и неочевидны. На самом деле, большинство современных исследователей интернета полностью упускают их из вида.

Я стремился указать на последствия решения не бороться с этим предрассудком, особенно учитывая значительную роль интернета в американской внешней политике. Есть и другие примеры: повсеместно звучат пророчества о революционных переменах, которые интернет принесет в образование, здравоохранение или музыку, и цена неверного восприятия интернета в этих сферах также достаточно высока. Я выбрал американскую внешнюю политику и ту небольшую ее часть, которая связана с болезненным вопросом распространения демократии, отчасти потому, что тут цена вопроса понятна каждому (мало кто сомневается в том, что страны наподобие Мьянмы или Ирана заслуживают более демократичных правителей), а отчасти потому, что эта тема очень близка мне самому (я сам родом из такой страны).