Книга Третья пуля - Стивен Хантер

— Попал?

— Хью, не спрашивай меня о том, что я видел в прицеле. Никогда.

Достигнув лифта, я нажал кнопку «вниз» и ждал целую вечность, пока прибудет кабина и откроются двери. Закатив Лона, я вдавил первый этаж и услышал, как двери закрылись за мной.

Вытолкнув коляску в лобби «Дал-Текса», мы с Лоном оказались в новой Америке. Я говорю так, хорошо понимая, насколько банальным и избитым это прозвучит и снова волнуюсь: не вытворяет ли фокусов моя память, добавляя драмы, которой там не было?

Быть может. И, тем не менее, скажу: климат радикально изменился. До самой смерти я буду стоять на том, что изо всего окружающего словно вытек цвет, и атмосфера подёрнулась сепией. Заявляю, что все встреченные нами люди находились в состоянии тупого потрясения, лица их были пусты, они потеряли выправку, и повсюду кругом воцарился тон недоверия, проникающий сквозь всеобщее оцепенение. С момента выстрела Лона прошло около девяноста секунд, так что никто ещё не успел толком понять, что случилось, однако всем практически моментально стало ясно, что произошло нечто ужасное. Затем буквально у нас на глазах всеобщий настрой трансформировался в панику, гудящий страх и бессвязный шум. Люди не могли замолкнуть: поднялась назойливая многоголосица, отовсюду неслось невнятное бормотание на высоких тонах, голоса повышали тон и тут же обрывались, стихали либо тонули в потоке шума. В лобби было немноголюдно, но и тут все вокруг переговаривались друг с другом, все об одном:

— Его застрелили?

— В голову?

— О боже, он погиб?

— Кто это мог сделать?

— Русские? Коммунисты добрались до ДФК?

— Откуда стреляли?

— Книгохранилище? Ты шутишь? Книгохранилище?

— Кто мог такое сотворить?

Никто не обратил на нас двоих внимания, так что я довёз Лона до двери, развернулся на сто восемьдесят градусов и потянул коляску сквозь дверной проём, погрузившись в солнечный свет, жару, панику, беготню и царящий пандемониум хаотичной, безмозглой суеты безумно переговаривающихся людей.

Лишь один человек двигался с заметной целью: далласский полицейский, торопившийся к зданию и почти столкнувшийся со мною в стремлении проложить себе дорогу. Видимо, он был толковым и сообразил, что если книгохранилище и было предполагаемым источником выстрелов, то и другие здания с видом на Элм следовало перекрыть для расследования. Я не знал, было ли это его собственным решением или официальным приказом.

Нас он пропустил или, возможно, оглядев с расстояния, отверг из-за состояния Лона. Что же касалось Джимми, всё ещё находящегося в здании — я был уверен, что он обхитрит и обойдёт далласского полицейского в любой из дней своей жизни.

Я с усердием дотолкал Лона к краю ступенек и погрузился в нелегкое дело его спуска в клубящуюся толпу, привлекаемую трагедией точно так же, как и тысячи тех, кто выстраивался в очередь, чтобы поглядеть на изрешеченные трупы Бонни и Клайда, стремящуюся к площади, чтобы увидеть, узнать, ощутить и вытерпеть причастность, став частью свалившегося на нашу страну бедственного дня.

Пробираться через толпу с Лоном было нелегко, так что я попытался понять, куда нам следует идти. Наконец, я решил пересечь Элм, добраться по ней до Хьюстон, оттуда до Мэйн, а по ней подниматься до тех пор, пока толпа не схлынет, после чего перебраться на параллельную Коммерс, где находился отель.

Тут левое колесо коляски застряло в чём-то на средней ступеньке. Я неуклюже нагнулся, чтобы поглядеть, в чём дело (кусок цементной замазки выкрошился из щели между каменными плитами) и вытащить колесо, откатив коляску на несколько дюймов назад, и тут боковым зрением увидел Алека.

Мне довелось быть наклонённым от него, поскольку я в тот момент дёргал и пытался высвободить треклятое колесо — видимо, поэтому он и не заметил меня. Повезло? Полагаю, да. Иная правда может быть в том, что он не узнал меня из-за ковбойской шляпы на мне и печати гнетущего рока на нём.

Его предали. На миг — всего лишь на миг! — во мне вспыхнула искра симпатии к нему. Глядя сквозь прицел и пытаясь нацелиться для третьего выстрела, он увидел то, что кроме него видел только Лон (хотя и через несколько месяцев благодаря мистеру Запрудеру это увидел весь мир). Алек своим низким, коварным умишком тут же сообразил, что его подставили и бросили. Его, должно быть, захлестнула волна невообразимой ярости, в секунду сменившаяся крайней степенью паники, пришедшейся точно вослед мыслям о том, что он опять всё прое. л, опять провалился и теперь оказался в полной заднице — а может, в нависшем крахе сверкнул момент удовлетворённого эго: наконец-то он был достаточно важным для того, чтобы его предали, а его параноидальные фантазии оказались явью! У него хватило бы мозгов на это. Каким-то образом он выбрался на улицу до того, как здание заблокировали. Идти ему теперь было некуда: план побега рухнул, он понимал, что никакой «Вагоньер» не ждал его на углу Хьюстон и Пасифик, а до того, как в книгохранилище объявят перекличку, обнаружат его отсутствие и тут же свяжут его имя с делом в ФБР, оставалось недолго. Он станет самым разыскиваемым человеком в мире.

Отчётливо видя всё это, Алек понимал, что его подставили. Ссутулившийся, мрачный и злобный, он продирался сквозь толпу с угрозой и страхом в своих мелких глазах. Кожа его была мертвенно-бледной, волосы всклокочены, щёки впали, желваки ходили так, как будто он скрежетал зубами. Несмотря на плотное сложение, руки в карманах сужали его плечи настолько, что вся фигура делалась худощавой, придавая ему вид типичного подозреваемого, бегущего от света внимания всех вокруг. Тренированный секретный оперативник ни в коем случае не явил бы миру столь типичный образ, но на него никто не обращал внимания. Алек боролся с людским потоком, хлещущим в сторону Дили, а в воздухе висели обрывки и осколки надежды, доносившиеся до меня:

— Может, обошлось? От ранений в голову всегда много крови.

— Его в госпиталь доставили за минуту, если не за секунды. Врачи сейчас чудеса творят.

— Может, по касательной ранило? Кровь брызнула, да, но большого вреда нет. На войне такое частенько бывало.

— Парень не из слабаков, так что выкарабкается, через несколько дней в футбол играть будет.

С опущенной головой, в ещё более грязной, чем обычно, одежде и в мрачнейшем настроении, Алек решительно прокладывал себе дорогу, где-то проламываясь, где-то отступая и уклоняясь, так что скоро я потерял его из виду. Где-то теперь найдёт он свою судьбу?

Я наконец-то спустил Лона на тротуар и погрузился в людскую пучину. Везде, куда бы я ни посмотрел, разыгрывались скорбные сцены: истошно орала скрючившаяся негритянка, кругом было полно полиции, плачущих детей, рыдающих женщин, на лицах же мужчин я видел могильную боевую маску, столь знакомую мне по Вьетнаму и виденную многократно позже. Масса пешеходов переполняла улицу, движение автомобилей практически встало. Прибывало всё больше и больше полицейских машин, хоть место событий и без того было словно залито в янтарь сборища машин и людей, застыв окончательно. Оружие было наготове, прибыли федеральные агенты с томмиганами — или это была уголовная полиция Далласа во всеоружии? Не знаю, в кого они там собирались стрелять: может быть, рассчитывали, что красный снайпер в лёжке на шестом этаже книгохранилища обложился пулемётами?