Книга Брачные узы - Давид Фогель

«Конечно, нет! — повторил за ним внутренний голос. — Совершенно не подходящее время для этого».

Гордвайль притворился, что ничего не слышал.

«С одеялом под мышкой!..» — продолжил голос вкрадчиво.

«В конце концов, можно и с одеялом. В кафе же я вошел с ним без всяких колебаний…»

«Если бы дело было только в одеяле!.. Между прочим, на Тею все это не производит ни малейшего впечатления… Все идет по заведенному порядку: кино, любовник и т. д.»

«Неправда! Не любовник, а просто знакомый!..»

«Положим, пусть так! В конечном счете это неважно в данную минуту. Но признайте, что самый факт уже говорит обо всем. О ее характере и об отношении к ребенку… Представляется, что у другой матери все было бы несколько иначе…»

«Что?! Все вздор! В чем ее можно обвинить? Или у других матерей никогда не происходит ничего подобного?!»

«Как бы то ни было, другая мать не отдала бы ребенка в больницу… Все, чему суждено случиться, случилось бы дома, у нее на глазах… Ты и сам это прекрасно знаешь. Зачем же тешить себя небылицами?..»

«Но она ведь целыми днями на работе!..»

«Что с того? Разве нельзя отпроситься на несколько дней?!.. А завтра, ты думаешь, она пойдет проведать его с утра?..»

«Конечно, пойдет!»

«Возможно… Но даже если и пойдет, то это будет всего лишь мимолетный каприз, а вовсе не проявление великой любви… Злая она, жестокая, совсем лишена человеческих чувств… Хватит оправдывать ее и приукрашивать действительность!.. Ты еще убедишься… Она не слишком-то будет убиваться потом…»

«Опять эта глупость! — подскочил Гордвайль. — Это что, так и не кончится сегодня?!»

«Второй ребенок не скоро родится… Лучше подготовить себя на всякий случай…»

«Пойду выкурю сигарету, — вскипел Гордвайль, — потому что все равно нет никакой возможности уснуть!»

Он слез с дивана и, шатаясь, словно ступал по пружинящей перине, подошел к столу.

«Сигарету? — глумливо шептал голос. — Ты ведь знаешь, откуда эти сигареты!.. Это подарок. Подарочек!.. Прежде они ведь тебе не понравились…»

«Что тут такого?! Других в доме нет!»

Он закурил и лег снова. Затянувшись несколько раз, отбросил сигарету. И вправду скверная!

«Ты и раньше знал!.. Возможно, не такие они и скверные, но их происхождение…»

«Неправда! — возразил Гордвайль. — Они плохие».

«Плохие?! Ты же курил их бесчисленное количество раз, и они тебе нравились… Зачем же отрицать факты… „Нил“ — сигареты высшего класса! Но признайся, происхождение этой пачки немного мешает тебе… И это совершенно понятно!..»

«Те, что я курил, были лучше!.. Среди одного и того же сорта попадаются первоклассные и плохие! Иногда, бывает, целая пачка никуда не годится… Происхождение же их совсем меня не волнует! Совершенно не волнует… Ты же не думаешь, что я такой идиот!..»

«И все же я полагаю, что тут имела место небольшая подмена, которую ты и сам не заметил… Очень распространенный вид самовнушения. Подмена причины в причинно-следственной связи, или маленькое самовнушение, — называй как хочешь… Что ты, собственно, вскидываешься? Почему не хочешь просто признать: мол, так и так! В этом нет ничего унизительного, ничего нечестного… Это так естественно, что человек не переносит самой мысли о том, что его жена…»

«Но если я тебе со всей твердостью говорю, что это неправда! И все эти дела мне совершенно безразличны. Я не колеблясь ни минуты признался бы в этом, если бы это было так! Но это не так!»

Он почувствовал во рту сухую горечь и охотно глотнул бы воды, но ему было лень вставать. К тому же, подумал он, вода способствует тому, что остатки сна бегут от человека и тот окончательно пробуждается. На вокзале поблизости прогудел паровоз, сначала коротко, словно дав только полгудка, а затем уже по-настоящему долго и протяжно. «Бедняги, посреди ночи они должны работать!» — пожалел он железнодорожников и перевернулся на правый бок, лицом к стене. Какое-то время ничего не происходило. В отсутствие всякого движения чувства его все больше притуплялись. Ночь обретала над ним свою власть.

И вот в темноте все четче и четче начала вырисовываться фигура грузной сестры из больницы. Да, это была она, Гордвайль ни на минуту не усомнился в этом. Не показалось ему странным и то, что на голове у нее вместо обычного белоснежного чепца был надет необычайно высокий колпак, зеленый, как трава, с длинным красным пером сбоку. Странный этот колпак вкупе с белым больничным халатом придавали ей сходство с какой-то птицей, может быть, с белым петухом с большим красным гребнем. Гордвайль знал, что ему следует остерегаться ее, этой сестры, что по неизвестной для него причине ему нельзя даже близко подходить к ней. Внезапно стала ясной и причина: перо слишком длинное, и если он приблизится к ней, то острый его конец пронзит его, причем удар придется прямо в лицо, так что ему нельзя будет показаться Тее… И он остановился поодаль и стал ждать. Сестра стояла перед колонкой, напоминавшей решетку нотной тетради. Повернувшись к Гордвайлю вполоборота, она рассматривала на полочке колонки что-то, природу чего издали определить было невозможно. В комнате никого, кроме них, не было. Ожидание затягивалось, он устал и подумал, что было бы хорошо, если бы здесь сейчас оказалась скамейка, вроде тех, что устанавливают в парках. Он посмотрел по сторонам, но не обнаружил ничего, на что можно было бы присесть. Кроме «нотной» колонки, в комнате не было никакой мебели. Это в порядке вещей, тут же нашел он объяснение, — присутственное место никогда не бывает обставлено как следует. Он прислонился к стене, возле которой стоял, и стал смотреть в окно напротив. Из окна открывался вид на высоченный дом, с огромным количеством этажей и бесчисленными окнами. Гордвайль удивился. «Вот уж не знал, — сказал он сам себе, что уже и в Вене начали строить небоскребы, как в Америке!» Это наверняка больница, нашлось решение, всем хочется лежать в больнице, а потому нужно много места… Тут он вспомнил вдруг, что у него нет времени, просто ни единой минуты нет сейчас — как он мог забыть об этом. Опасаясь помешать сестре в ее занятиях, он прокрался на цыпочках мимо нее через дверной проем, высокий и широченный, как ворота огромного склада. Такие широкие ворота нужны для железнодорожных составов, когда они въезжают сюда на ночной отдых, Гордвайль знал это совершенно точно, — все здесь устроено с великой мудростью!

Затем оказалось, что он тащит тяжелый ящик по незнакомой улице, полной народа. Он не мог идти быстро среди плотной толпы, не мог и свернуть в сторону и был вынужден тащиться в час по чайной ложке, сдерживаемый людьми впереди и подталкиваемый теми, что сзади, взмокший от пота из-за тяжелой ноши. Если бы можно было хоть на минуту поставить ящик и передохнуть! Но где там, в толпе яблоку некуда было упасть. «И зачем только мне понадобился такой тяжеленный ящик! — с горечью подумал Гордвайль. — Для моих надобностей сгодился бы ящик и поменьше, не такой тяжелый!» Вот только выберется из этой давки и сразу же поменяет его на другой! Ящик был без крышки, открытой стороной вверх, Гордвайль нес его перед собой, и вдруг ему в голову пришла отличная уловка. На что ему все эти газеты в ящике?! Тем более на чужом языке, будь он неладен? Если бы он хоть мог их прочесть, по крайней мере! Он станет выбрасывать их по одной, если уж из-за давки он не в силах перевернуть ящик и вывалить их все сразу, и так понемногу ящик будет становиться легче. Но тут с ним случилось другое чудо: газеты, которые он выкидывал, летели вслед за ним и возвращались обратно в ящик. Более того, они летели со всех сторон, и было их гораздо больше, чем он выбрасывал, тысячи, тьмы газет планировали в ящик, и приземление каждой пригибало Гордвайля к земле. Ящик был уже полон, и целая гора газет поднималась над его краями, а газеты все продолжали падать. Конца-края этому не видно было. Страшное отчаяние мгновенно овладело им. А сзади его все пихали, чтобы шел быстрее, спереди же тоже толкались и не давали продвигаться вперед. Теперь уже падали не газеты, а кафельные плитки, белые и розовые, укладывавшиеся при падении в ровные ряды, кладка которых поднималась уже выше его головы, скрывая от него идущих впереди. Внезапно Гордвайль понял, что многочисленные плитки выбрасываются из огромной больницы, которую толпа разбирает, чтобы построить еще большую, поскольку в этой не хватает места для всех больных младенцев. Это своевременно, рассудил Гордвайль, ибо и у его Мартина появились признаки заболевания, и может статься, что его тоже нужно будет положить в больницу. Но как же ему дотащить в одиночку всю эту плитку?! Он почувствовал, что еще немного, и он рухнет под тяжестью своей ноши, еще минута — и у него не останется сил, чтобы удержаться на ногах. Он с мольбой посмотрел по сторонам, насколько позволяли ряды плитки, но люди вокруг, казалось, совсем не понимали его состояния. Попросить же их вслух, чтобы помогли, не приходило ему в голову. Из последних сил он протащил ящик еще несколько шагов, но вот силы его иссякли, и он выпустил его из рук. И тут вдруг выяснилось, что улица совершенно пуста, вокруг нет ни души, что показалось Гордвайлю абсолютно естественным. Ящик стоял у его ног и тоже был пуст. Тогда Гордвайль вспомнил, что очень устал, и хотел сесть на мостовую рядом с ящиком, но в тот же миг передумал. Если уж ящик пуст теперь, то можно устроиться внутри него и быть защищенным от ветра!.. Сказано — сделано. Поначалу сидеть в тесном ящике было не слишком удобно, пришлось скорчиться и поджать ноги, он даже ощутил боль в одной ноге, но уже через минуту приноровился к такой посадке и даже стал доволен своим положением. Сидел и смотрел вдоль улицы, на которой не было ни единого человека. Да, вспомнил он, сегодня ведь выходной — неудивительно! По этой причине все магазины закрыты. Продолжая глазеть по сторонам, он заметил неподалеку какой-то продолговатый предмет на мостовой. Ах! Да ведь это девушка-утопленница, та, которую тогда выудили из Дуная. «Неужели на всей улице нет ни единого полицейского, чтобы посторожить ее?! — поразился Гордвайль. — Нельзя же бросить несчастную просто так! Может, ей что-нибудь нужно!.. Ах да! — пришла вдруг Гордвайлю на ум прекрасная мысль. — Нужно положить ее в ящик! Там ей будет хорошо!» Он подошел и склонился над ней. Конечно! Он сразу понял, что это она! Но где же ее нос?.. Тогда, когда он видел ее, нос был еще при ней, совсем целый! Видно, наткнулась на камень, вот он и отпал, объяснил он себе. Но это ничего! Можно и без носа… Главное, что у него есть для нее ящик. Подняв ее с земли, он обнаружил, что она совсем легкая, вовсе не как мертвые, и это крайне удивило его. Только он прошел несколько шагов, как что-то упало на землю. Он остановился, вгляделся и понял, что это одна из рук девушки, отвалившаяся от плеча, упала вниз… Его охватил великий страх. Он наклонился, чтобы поднять руку, но тут упала и вторая. Гордвайль остановился в растерянности. Нельзя было положить девушку на землю, а держа ее, он не мог поднять с мостовой ее руки… «Эх, если бы Tea была тут, — с горечью подумал он, — она бы могла помочь! Но та, когда она нужна, вечно в кино!..» В тот же момент девушка у него на руках заговорила: «Не думай о них, об этих старых руках! Не стоит того! Оставь их там! Дома у меня есть другие — лучше!..» «И все-таки, — возразил Гордвайль, — я думаю… мне не трудно… Это и вправду вовсе не так трудно! Немного терпения, и все встанет на свое место. Две пары рук еще лучше… Именно потому, что…» — «Нет-нет! Совсем не нужно две пары! Давайте лучше поторопимся! Дома меня ждут к обеду». Гордвайль двинулся вперед, перенеся ее в ящик. По пути отпали одна за другой и две ее ноги, со сжимающимся сердцем Гордвайль слышал звук их падения на землю, не в силах остановиться и поднять их; когда же он подошел к ящику, от девушки только и осталось что одно тулово с головой, места же прикрепления рук и ног совсем уже не были заметны. Она была похожа на тех кукол без рук и ног, ванек-встанек, которые, как их ни укладывай, встают и принимают сидячее положение. Он поместил ее в ящик. Ему все-таки не хотелось оставлять ее конечности разбросанными по мостовой, и он вернулся по своим следам, чтобы подобрать их. Но конечностей уже там не было. Они бесследно исчезли. Напрасно искал их Гордвайль со все возраставшим отчаянием. Ибо в этот миг ему стало ясно, что нет у девушки дома запасных, говорила же она так, только чтобы не слишком беспокоить его. И что теперь делать?! Так ведь невозможно! Вдруг он вспомнил, что девушка-то утонула, то есть, иначе говоря, умерла, и не нужны ей никакие конечности… Наверняка это Tea собрала их, выйдя из кино, чтобы спрятать и позлить его немного… Он-таки найдет их потом!