Книга Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

– Ну… «Вроде как» – это еще сильно сказано, – замялся я.

– Не важно, – махнул рукой Леоныч. – Ты по духу подходишь, это главное.

Я покраснел даже от такой нежданной похвалы:

– Что ж, спасибо!

Не дожидаясь наводящих вопросов, Леонов посвятил меня в некоторые детали комбинации. Оказалось, что у него имеется приятель с редкой фамилией Ефремов. Редкофамильный Ефремов человек далеко не бедный, и даже якобы совладелец Мурманского порта. Проклятый дефолт он пережил относительно безболезненно, так как, вовремя предупрежденный доброжелателями, успел конвертировать облигации ГКО в веселые пиастры. И самое главное вот что. Он по неизвестной причине настолько благоволит Леонычу, что готов выделить под непрофильный актив где-то так в районе сотни тонн грина… Тут я замер.

Сто тысяч долларов, ребзи! В марте 1999 года это была очень серьезная сумма. Без всяких преувеличений. И не надо так скептически улыбаться, мол, что может понимать паренек, вряд ли когда-нибудь державший в руках более штуцера. Ну кое-что, кое-что… Для наглядности – столько стоило шесть однокомнатных квартир в Москве. Или, чтобы ее заработать всему «Куранту» надо было служить без отпусков и выходных в течении семи лет. Или одному мне – сто сорок лет, то есть пришлось бы наниматься сторожем еще при живом Павле Михайловиче Третьякове. Даже еще при папеньке его – дяде Мише.

Хватило ли бы тех ста тонн на издание журнала? – возможно, спросите вы. А это уже другой вопрос. Этого я и тогда не знал, и сейчас не знаю. В общем, история показалась мне вполне стройной, сбалансированной и правдоподобной.

Дележка портфелей была недолгой. Леоныч назначался, конечно же, главным редактором. Мне неожиданно достались сразу три должности – первый заместитель главного редактора, технический редактор, и еще художественный редактор.

Причем поначалу Леоныч с воистину царской щедростью предлагал мне пост арт-директора. Соблазн был, конечно, велик, однако я, немного поколебавшись, не уступил ему. Премного благодарен, говорю, но нам это без надобности. И настоял на чем-то более скромном и традиционном.

Что такое «арт-директор» я представлял себе смутно и даже пугливо. Мне почему-то казалось, что арт-директор должен быть непременно существом манерным, в шелковом кашне, кургузом пиджачке со стразами, и с перстнями на наманикюренных пальчиках. Словом, если и не явным пидарком, то латентным – сто пудов. В трынду, думаю, такие должности… Так сплавят на каяках – потом неделю на жопе сидеть не сможешь! На техреде, пожалуй, и остановимся.

Также заочно в состав Редколлегии были включены Сергей Львович (исполнительный директор), Вовка Рашин из первой смены (шеф-редактор отдела новостей), и Гарик Романов (должность мы ему собирались придумать позже, по ходу пьесы).

Шнырева взяли, потому что он друг детства и «голова». Рашина – потому что у него у единственного был настоящий горный велосипед, и он в целом идеально подходил под определение «экстремальный» («Это ничего, что он конь», – сказал мне Леоныч. – «Подумаешь!»). А Гарика Романова взяли вообще просто так, потому что он – приятный во всех отношениях парень. Хотя по поводу Гарика я точно не помню. Быть может за него сыграло то обстоятельство, что он был всамделишный, действующий спортсмен. То есть, я хочу сказать, мы все были, конечно же, спортсмены, но у Гарика имелось еще звание Мастера спорта по боксу и титул чемпиона в полутяжелом весе. Собственный Роки «Белая надежда» Бальбоа в редакции нам совсем не помешает, решили мы.

С идеологией издания заминки тоже не вышло. Леоныч сформулировал ее неожиданно ясно и лаконично:

– Борьба с алкоголизмом и, особенно, с наркоманией в молодежной среде, пропаганда здорового, спортивного образа жизни – вот такая будет наша главная, стратегическая задача. – Леоныч сделал паузу, и торжественно присовокупил: – Больше скажу, наша миссия.

Это был отъезд Ленина из Швейцарии! Ильич стоит на подножке пломбированного вагона и, размахивая кепкой, задорно кричит: «Чтоб вас всех, суки, черти побрали!». «Про «миссию» он подлец, конечно же, заранее придумал» – подумал я с завистью. Надо было срочно брать себя в руки и навязывать какую-то дискуссию, бороться за инициативу.

– Чё-та, Сань это… того… Как-то слишком по-комсомольски звучит, – скептически усомнился я. – Здоровый образ жизни, безалкогольные свадьбы… Не отпугнем потребителя, а? Надо бы чего-нибудь с перчиком, про горячих чуваков, с отвалом башки!

– Э-э-э! Аполитично рассуждаешь! – хмыкнул Леоныч. – Как ребенок прямо. Простых вещей не понимаешь.

– Что я не понимаю?

– А то! Тем самым мы чётенько позиционируем себя, как журнал социальной ориентации. С жирнявым позитивным месседжем.

– С чем позитивным?

Справедливости ради, Леоныч был терпелив:

– Месседж – это «послание», «посыл» по-английски. Ты в школе-то учился?

– Иди ты… – обиделся я. – Умник, бля, нашелся. А на хрен нам вообще социально ориентироваться, а? Вон «Птюч» никак не ориентируется, и ничего… «ОМ» тоже…

– Дурак ты, – с сожалением сказал Леоныч. – При чем здесь «Птюч»? У нас же про спорт журнал будет! Понимаешь? Даже не просто про спорт: футбол-хоккей-стоклеточные шашки, а про экстремальные виды. А «Птюч»… Ну и как ты представляешь себе вштыренного альпиниста? Или закинутого фрирайдера? Нет, ты скажи!

– Да я его пока вообще никак не представляю, – вынужден был сознаться я.

Леоныч сплюнул в сердцах, погрозил мне пальцем и предрек:

– Скажешь ты, Фил тоже, «ОМ»! Да он до лета не доживет, твой «ОМ»!

– Забыли про «ОМ», пёс с ним! – я как бы перечеркнул рукой воображаемый «ОМ».

Леоныч скомкал этот многострадальный воображаемый «ОМ» и с размаху швырнул его об стену.

– Да и вообще, по-другому нельзя! – рубил Леоныч. – Если только, конечно, с умом к делу подходить.

– Не-е-е, я за то, чтобы с умом! Безумного подхода мне и тут, в Третьяковке хватает.

Мы как-то незаметно подошли к банкетке, и так же незаметно присели на нее.

– На эти физкультурные дела правительство Москвы средства выделяет отдельной строкой в бюджете, – объяснял мне Леоныч. – Их тема «бегом от инфаркта» очень даже интересует. Я это к чему? Тиснем пару социальных рекламок, типа «Пейте, дети молоко! Капля никотина убивает лошадь!», а там, глядишь, и включат в какую-нибудь программу. В «Город без наркотиков», не знаю, или еще что-нибудь в этом роде. Налоговые послабления и прочие преференции нам автоматом обеспечены! Это очень и очень важно, Фил.

Я недоверчиво осклабился:

– Может сразу в «Наш дом – Россия» попросимся, к Черномырдину Виктору Степановичу? Сань, ты это сейчас всерьез говорил? Тоже мне, понимаешь, борец с наркоманией…

Леоныч с чувством ткнул меня в печень:

– Вот ты зря смеешься, Фил! Такие программы – это не просто какая-то там фигня. Это бабло! И, поверь мне, бабло жирнявое.