Книга Август - Кнут Гамсун

Это своё утверждение Август подтвердил и расцветил некоторым количеством остроумных и ярких историй, он оживился, он блистал юмором, он чертыхался и всё убыстрял шаг.

Однако вдруг он остановился и сказал:

— А теперь, Эдеварт, поворачивай обратно, потому что отсюда я припущу бегом.

— Да, да, — ответил Эдеварт, — счастливого тебе пути!

— Надеюсь, ты не обиделся, что я так говорю, просто я могу не успеть, так что лучше я припущу бегом.

— Прощай и спасибо за дружбу!

И он побежал, побежал легко и быстро сквозь надвигающуюся темноту. Нести ему было нечего, он и сам-то ничего не весил.

XXVII

Нельзя было отрицать: Август оставил по себе пустоту. Эдеварту его недоставало, Поулине почувствовала себя ещё более одинокой и жалела, что не подарила ему на прощанье зонтик из своей лавки. В дороге зонтик очень может пригодиться.

Йоакиму она сказала:

— А ведь он расплатился перед отъездом.

— Это ещё зачем? — взорвался Йоаким. — Не надо было брать!

Поулине:

— Так я послала ему деньга обратно, а Эдеварт, когда вернулся, опять их принёс. Вот, погляди!

Йоаким покачал головой и ничего не ответил. Во всяком случае, по выражению его лица нельзя было догадаться, понял ли он, в чём тут дело, или нет.

Но чего стоила эта мелочь за стол и жильё, чего стоил зонтик против двадцати тысяч немецких марок?! Чего стоили вообще все они по сравнению с чудом? И чего стоили прочие чудеса рядом с ним?

Почта принесла письмо для Августа из некоего агентства в Тронхейме, письмо мало того что заказное, так ещё и с сургучной печатью. Августа не было, и Поулине, согласно доверенности, могла делать с этим письмом всё что вздумает. Она теребила письмо и так и эдак, она подержала его против света — ничего. Конечно, можно было бы вскрыть его с помощью вязальной спицы — она преуспела в этом искусстве, но письмо-то было запечатанное. Тогда она просто-напросто надорвала конверт.

Если бы вдруг в её крохотной конторе появилась лошадь, запряжённая в карету, Поулине и то не была бы так потрясена. Письмо сообщало о том, что Август выиграл в гамбургской лотерее двадцать тысяч немецких марок. «Наше представительство в Гамбурге — известная фирма — предлагает вам выплатить наличными от нашего имени и незамедлительно пятнадцать тысяч норвежских крон в качестве вашего выигрыша по предъявлении лотерейного билета номер такой-то и такой-то. Данные немецкого агентства прилагаются...»

— Йоаким! — возопила Поулине. — Эдеварт! — возопила она.

Созван большой совет. И очень хорошо, что Август в этот момент двигался к югу; управившись с амтманом, он наверняка поедет дальше, в Тронхейм, и сможет там самолично уладить свои дела.

Эдеварт молчал.

Поулине продолжала: мол, теперь, Йоаким и сам видит, что Август не лгал, когда говорил, будто у него есть дела за границей.

— Дела? — откликнулся Йоаким. — Ты говоришь, дела?

— Да называй как хочешь. Если б я могла сказать ему сейчас хоть несколько слов!

Йоаким, с важным видом как и положено старосте:

— Согласно его последней воле ты являешься его единственной наследницей во всём Поллене.

Поулине обратилась к Эдеварту:

— Как ты думаешь, если отправить телеграмму на адрес амтмана, она его застанет?

И тут Эдеварту пришлось сознаться:

— Он поехал вовсе не к амтману.

Вот это удар!

— Говоря между нами, он отправился на север. Я думаю, он просто сбежал.

Снова споры. Поулине совсем растерялась, а потому пребывала в отчаянии. Йоаким с сомнением отнёсся к агентству в Тронхейме и вообще ко всему этому чуду. Но оказалось, что коммерсант Поулине Андреасен знает это агентство по названию. А не может ли Габриэльсен прочитать немецкое письмо? Ведь про Габриэльсена говорят, будто он изучал с гувернанткой немецкий язык, но Поулине никоим образом не желала давать ему в руки всё письмо, чтобы Поллен ещё до захода солнца узнал подробности. Вместо того она предпочла бы сходить к Габриэльсену и спросить у него: если, скажем, в письме, пришедшем из почтового управления, написано по-немецки сперва так, потом этак, а в самом конце вот как, что, по-твоему, всё это могло бы означать по-норвежски?

О, Поулине была достаточно хитра. И не потому, что она стремилась защитить Августово богатство, напротив даже, когда придёт время, она расскажет всем полленцам, каков он, этот Август, и что согласно одному только этому извещению он имеет пятнадцать тысяч норвежских крон.

Йоаким:

— Но только по предъявлении лотерейного билета.

— Ну билет-то у него наверняка есть. Он не какой-нибудь растяпа. Впрочем, получить своё богатство он обязан лично, а сам даже о том не догадывается. Да ещё и уехал. Просто голова идёт кругом.

Эдеварт предложил:

— Давай, я съезжу за ним.

Йоаким, поразмыслив:

— Всё равно ты его не догонишь. У него, сейчас прикину, часов девять форы.

— Пешком, конечно, нет, — сказал Эдеварт и улыбнулся, что было ему совсем не свойственно. — Я видел, как он припустил что есть мочи. Но я догоню его морем. Возьму почтовую лодку.

— Пожалуй.

— Да я его прямо сегодня вечером и догоню. Ветер-то хороший.

— Это какой же?

— Зюйд-вест.

— А я слышала, что зюйд-вест — самый скверный ветер, — сказала Поулине, — во всяком случае, не выходи в море один. Возьми с собой ещё кого-нибудь.

Но он вышел один.

В деле появляется новая закавыка: а что, если Эдеварт вернётся с беглецом и того немедля арестуют? Конечно, Эдеварт человек неглупый, однако Поулине тревожится. До сих пор никакой помощи от брата не было или уж была самая маленькая, так что решение ей всегда приходилось принимать единолично. Да-да, пусть Август приедет! Он непременно должен вернуться, он не смеет прятаться. Человек, у которого есть пятнадцать тысяч, говоря по совести, вообще не должен был уезжать, а уж коли уехал, должен непременно вернуться.

Кристофер? Ну конечно, Кристофер может заявить на него в полицию, но как бы ему самому это боком не вышло! Тогда на Кристофера надо будет заявить по поводу вытоптанной плантации, и ещё за взломы и грабежи зимой, за кражу быка, похищение овец, а свидетелей хватит!

Йоаким:

— А кто станет заявлять на такого пакостника?

— Староста, — отвечает Поулине.

— Я?

— Конечно, дело твоё, но тогда я приглашу Ездру за компанию и заявлю на него сама. Уж как-нибудь справлюсь.

— Ну и чёртова же ты баба! — пробормотал Йоаким.