Книга Кортес - Михаил Ишков

— Нет, — откликнулся кто-то из молодых солдат. — Берналь с Каталонцем слезы льют.

— Чего? — изумился Альварадо. Две стрелы скользнули по его красивым, с гравировкой латам, камень звонко угодил в шлем. Капитан тут же опустил забрало, подозвал трех солдат и с их помощью слез с закованного в сталь коня.

— Ты что, Берналь? — спросил он, потом обратился к Каталонцу, к другим ветеранам, которые не стыдясь вытирали слезы и грозили индейцам кулаками. Те в ответ строили им рожи и показывали языки.

— Точно, что дворец Ашайякатла горит? — спросил Каталонец у капитана.

— Да. Только что гонец от дона Эрнандо прибыл…

Улыбка уже сползла с его лица, рыжеватые усы топорщились в прорези забрала. Неожиданно Педро де Альварадо хлопнул себя металлическими перчатками по наколенникам. Раздался оглушительный лязг. Долорес вырвалась от своих охранников, пытавшихся увести «сестричку» в безопасное место, и, прикрываясь Альварадо, оттащила Диаса за спину командира. Здесь прижала его голову к панцирю.

— Что с тобой, Берналь? — спросила она. — Зачем так убиваешься?

— Золото они там попрятали, — неожиданно рассмеялся Альварадо. — Вот теперь и ревут.

— Плюнь ты на это золотишко, Берналь, — посоветовала Долорес. — И разотри. Нашел из-за чего убиваться! Ты себе ещё столько нагребешь, что все тебе завидовать будут…

Вот и нагреб, оборвав воспоминания, вздохнул Берналь. Провели нас, как цыплят, с этим золотом, которым Кортес обещал осыпать каждого с ног до головы. Он и осыпал своих родственников и прихлебателей, которых много вокруг него завелось, как только они, солдаты и офицеры, взяли Теночтитлан. На каждого, участвовавшего в штурме, по сто песо пришлось — вот и вся награда! Если как на духу, он на Кортеса не в обиде. Тот тоже завертелся так, что времени продохнуть у него не было. Чтобы отхватить лакомый кусок, богатую комменду,[56]надо было постоянно вертеться у него на глазах, выпрашивать обещанное вознаграждение, поспевать угодничать, а они, ветераны, к этому труду были мало приучены. Другое озлобляло — сколько невинных солдатских сердец оказались вырванными на жертвенных камнях, сколько ребят погибли при штурме — и все по милости Кортеса! А Гомара восхваляет его — герой! Стратег!.. Все это враки. Кортес, конечно, не нам, серым, чета, но и он тоже, случалось, попадал впросак, а расплачиваться приходилось солдатам! Кровью своей, сердцами!.. Зачем Кортес затеял этот «решительный» штурм? Сколько Сандоваль, тот же Альварадо — уж на что он был горяч и злобен по отношению к туземцам — уговаривали его опомниться. Брать Куаутемока следовало измором. Голод страшнее любого оружия, утверждали союзные индейские вожди. Зачем лбы подставлять, настойчиво добивался ответа Сандоваль.

— К черту Гомару!.. — воскликнул старик Диас. — Пиши! — обратился он к Хосе.

«Добравшись до городской черты, мы под командой самого Кортеса потерпели сокрушительное поражение. Это случилось, когда его отряд, увлеченный ложным отходом врага, якобы разгоревшейся в его рядах паникой, добрался почти до самого рынка в Тлателолько. В тот день дивизия Альварадо наконец одолела последний пролом в дамбе, и мы наконец ворвались в город. Враг сразу бросился наутек, однако дон Педро, наученный горьким опытом, не спешил в погоню. Первым делом мы начали заваливать брешь, которая пересекала нам путь…

Если бы дон Эрнандо поступил также! Однако он, увлеченный мнимо перетрусившим и удирающим противником, так и не удосужился проверить, засыпал ли казначей Альдерете водные пути, пересекавшие главный проспект.

Что поделаешь, испанец горяч! Осады ему не по нраву. Куда как любо врубиться в ряды врагов и гнать их до самой рыночной площади.

В виду рынка положение внезапно изменилось. Затрубил рог Куаутемока, загрохотал огромный бубен на вершине большого теокали, и орды совершенно обезумевших от храбрости и дерзости ацтеков с диким визгом и свистом бросились из боковых проулков на колонну Кортеса. Началась бойня… Самого Кортеса стащили с коня. Семь ацтекских воинов — все, как рассказывали, в шлемах в форме орлиных или тигриных голов, с увесистыми золотыми бляхами на груди, — накинулись на него и, если бы не Кристобаль де Оле и его паж Лерма, которые отбили командующего, они бы утащили капитан-генерала в лодку. Потерявшего сознание дона Эрнандо словно тюк, взгромоздили на коня, и капитан его телохранителей прорвался со своими людьми сквозь ряды индейцев к нашей штаб-квартире.

Представь, что мы, в отряде Альварадо, испытали, когда ацтеки, спрятавшиеся за земляным валом, вдруг выбросили оттуда отрубленную головы и закричали радостно-истошными голосами: «Малинцин! Малинцин!»

Мы замерли — отрубленная голова точно принадлежала испанцу. Те же усики, редкая бороденка, что была у Кортеса. И шевелюра тоже особой пышностью не отличалась. Альварадо сразу потерял веселое настроение и, взревев как бык, направил лошадь в канал, пересек его и врубился в ряды индейцев. Мы с жуткими криками… Ты напиши так — с криками: «Сан Яго и сан Педро!..» — бросились ему на помощь. Индейцы сразу уволокли отрубленную голову, что несколько подняло нам дух. Скольких мы уложили — не сосчитать.

Скоро пришло известие, что дон Эрнандо жив, только весь помят и контужен. Конечно, ведь он был в латах и рухнул со здоровенной кобылы! Любому не поздоровится… Альварадо отобрал трех человек и решительно свернул в боковой проулок. Ацтеки никак не ожидали подобной прыти, и мы, хотя и с боем, но все-таки прорвались в лагерь Кортеса.

Там уже находился Гонсало де Сандоваль, тоже сумевший вместе с конной охраной пробиться через город в штаб-квартиру. Он сурово укорял капитан-генерала.

— Вот какие дела, командир, вы наделали. Так-то вы использовали ваш опыт! Так-то следили за исполнением своих собственных приказаний!..

Тот, повесив голову, сидел на барабане и твердил как заведенный.

— Прав, ты во всем прав, сыночек мой Сандоваль! Во всем ты прав… Это наказание за мои грехи!

Потом, словно проснувшись, принялся ругать Альдерете, что тот не проследил, чтобы солдаты как можно тщательнее засыпали канал. Казначей тоже не остался в долгу. Началась такая перебранка! Наконец Кортес, сославшись на ранения — сам свидетель, отделали его индейцы изрядно! — передал на время командование Сандовалю.

Тот со злобным видом отсалютовал шпагой и тут же принялся обсуждать с Альварадо и другими офицерами срочные меры по спасению армии.

Урон Куаутемок нанес нам значительный. 62 человек попали в плен к индейцам, мы потеряли 8 коней. Сколько тласкальцев и других союзников сосчитать было невозможно.

Бой затих после полудня. В городе неожиданно возникла жуткая тишина. Мы тоже притихли… Я уже догадывался, чем дело, а молодым солдатам все было в новинку. Альварадо, Франсиско де Лас Касас и Хуан Харамильо были с нами, в первых рядах. Наши ребята прятались за восстановленной баррикадой, носа не высовывали, чтобы ненароком не словить пущенную индейским снайпером стрелу или камень, однако и на той стороне тоже вдруг стало тихо. Город словно вымер. К вечеру ацтеки разложили костры на всех пирамидах, расположенных в городской черте. Огни заполыхали даже в неблизком от нас Тлателолько. Храм Уицилопочтли возвышался в нескольких сотнях шагов от нас и от отряда Кортеса. В сумерках костры загорелись ярче и, наконец, при последнем свете дня мы различили многолюдную процессию, медленно взбиравшуюся по ярусам большого теокали. Шуточки в наших рядах сразу стихли. Альварадо покусывал губы и напряженно следил за разворачивающейся церемонией. Харамильо совсем отвернулся — стоял у стены и носком сапога выковыривал булыжник из мостовой. С первым же уханьем священного барабана, с первыми же торжествующими звуками рога предводителя Теночтитлана он не выдержал и тоже глянул в ту сторону.