Книга Эльфийская кровь. Книга 3. Пророчество Двух Лун - Владимир Ленский

– От нее нет укрытия, – мрачно говорил он, озираясь по сторонам как бы в безнадежных поисках подобного укрытия. – Она повсюду. Куда бы ты ни пошел, она везде тебя отыщет и потребует своего. Уида попалась в ту же западню, которую расставила мне королева.

– У ее величества нет больше забот, как только расставлять западни молодым людям, – сказал Эмери, морщась.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Ренье не поддержал его тона. – Я понадобился королеве для ее маленькой придворной интриги. Она хотела посмотреть, как у Вейенто отвиснет челюсть. Она на это посмотрела… И теперь моя жизнь окончена.

– Мне противно тебя слушать, – сказал Эмери.

Ренье пожал плечами и замолчал. Так что тема эльфийской любви оказалась для Эмери запретной и в разговорах с Ренье.

С Уидой оба брата, не сговариваясь, обращались как с тяжело, почти смертельно больной. Они наперебой спешили выполнить любую ее просьбу; более того, оба искренне радовались, когда у нее вообще возникало какое-либо желание. Сегодня она захотела переделать старую уздечку, и оба отправились искать бубенцы.

– Наверное, хочет поучаствовать в скачках, – высказал предположение Эмери, когда они добрались до первой из лавочек, где торговали изделиями мужей супруги златокузнецов.

И вот тут-то Ренье и схватил брата за руку:

– Ты узнаешь вон ту девушку?

Не увидеть молодую особу, на которую указывал Ренье, было бы мудрено: она была высоченной и исключительно костлявой. Ее одежду составляли длинный узкий балахон черного цвета, перевязанный на груди крест-накрест истрепанной шалью, и маленькая, похожая на блин мужская шляпа с оборванными полями.

Но самым примечательным в ее наружности были волосы, длинные и распущенные. По всей очевидности, их никогда не касался гребень: они свалялись и напоминали хвост какого-нибудь животного.

– Генувейфа со Старого Рынка! – выговорил Эмери удивленно. – Что она делает в столице?

Дочка гробовщика из Коммарши была приятельницей Ренье, когда оба брата учились в Академии и были еще весьма далеки от дворцовых интриг хитроумного Адобекка. Генувейфа никогда не отличалась ясностью рассудка, что не мешало ей оставаться приветливой и доброй, а подчас – и проницательной. Если слепые обладают более острым слухом, нежели зрячие, то полоумная гробовщица, несомненно, имела чрезвычайно чуткую душу, которая безошибочно улавливала малейшие оттенки фальши.

После смерти отца Генувейфа унаследовала его ремесло: она хоронила в Коммарши умерших бедняков, а также тех, от кого отказывались более престижные гробовые конторы, например преступников, скончавшихся в тюрьме.

Менее всего братья ожидали встретить ее в столице. И все же ошибки быть не могло: тощая верзила, закутанная в шаль, несомненно, была им знакома.

Ренье догнал ее, оставив брата ждать возле лавки.

Она обернулась, заслышав быстрые шаги у себя за спиной. Улыбка мгновенно расцвела на ее тощем, испачканном лице.

– Ренье, – проговорила она. – Я сразу тебя вспомнила. Ты еще называл себя Эмери, а это было неправильное имя…

– Точно. – Он взял ее за руку, притянул к себе и снова оттолкнул, рассматривая. – Эмери тоже здесь. Хочешь его увидеть?

Она неопределенно тряхнула головой. Шляпа-блин свалилась с ее волос, но Генувейфа даже не заметила этого.

– Здесь? – переспросила она. – Он тоже здесь? А что он тут делает?

– Живет, как и я.

– А вот я не живу, – грустно сказала девушка.

– Чем же ты занимаешься?

– Ну, я убегаю… – Ее глаза ярко блеснули. – Я бегу, а за мной все рушится. Стены, мосты… Вообще – все. Иногда змеи.

– А, – молвил Ренье.

Генувейфа сразу поняла, что он ей не поверил, но заговорила о другом:

– Я хочу увидеть королеву.

Ренье сразу сжался: всякое упоминание о королеве в эти дни было для него болезненно. Но девушка как будто не заметила настроения своего собеседника – а может быть, сочла это чем-то несущественным.

– Потому что всякая женщина в королевстве может увидеть королеву, – продолжала она важно, – а я – гробовщица, и мне хочется Знак Королевской Руки. Если у меня будет такой Знак, я сразу разбогатею, у меня появятся деньги и любовники, и я куплю себе толстое белое платье. – Она очертила руками пышные юбки. – Тебе бы понравилось?

– Да, – сказал Ренье.

– Здравствуй, Генувейфа, – проговорил, подходя к ним, Эмери.

Она сразу схватила его обеими руками, подтащила к себе, зашептала:

– Вон там, опять… Видите? Я точно знаю: эта тень – не моя.

Эмери быстро глянул в ту сторону, куда косила девушка, но ничего не заметил. Генувейфа вовсе не выглядела испуганной. Скорее – утомленной.

Эмери ласково спросил ее:

– Ты так и шла пешком от самого Коммарши?

Она усердно закивала.

– Когда человек убегает от чужой тени, он бежит пешком. Зачем губить лошадь?

– Я не увидел там тени, – признался Эмери.

– Она быстрая, – задумчивым тоном произнесла Генувейфа. – Странно, потому что у нее короткие ножки. Должно быть, это полуденная тень, та, что почти под самыми ногами… Но она чужая, точно вам говорю.

Ренье взял Генувейфу за одну руку, Эмери – за другую, и так, втроем, они отправились дальше в путешествие по кварталу.

– А вы тут что делаете? – полюбопытствовала она, оглядываясь в лавке златокузнеца.

Не отвечая девушке, Эмери обратился к хозяйке:

– Покажите украшения для конской упряжи.

И пока Эмери рассматривал золотые накладки, изображающие скачущих лошадей и удирающих фантастических животных, Ренье вполголоса переговаривался с Генувейфой.

– После того случая, когда в тебе заподозрили эльфийку, – они оставили тебя в покое?

– Да, – кивнула девушка рассеянно.

Было очевидно, что эта тема заботит ее меньше всего и что отвечает она своему собеседнику исключительно из уважения к нему.

– Стало быть, ты унаследовала ремесло отца, – продолжал Ренье.

– Он все-таки умер, – горестно сказала она. Эти воспоминания всколыхнулись в ней, как вода, заставили встрепенуться, забыть о сегодняшних бедах. – А ты говорил, будто он просто спит!

– Это ты так говорила, – возразил Ренье.

Она подумала немного и махнула рукой.

– Нет никакой разницы, кто из живых солгал, если человек все-таки умер… А вот похоронили его плохо. Я бы лучше сделала.

– Не сомневаюсь, – сказал Ренье.

– Я с тех пор столько всего поняла, – оживилась Генувейфа. – Я даже стала умнее, хотя мой отец говорил, что я и без того умная.