Книга Дневники Зевса - Морис Дрюон

Геракл ведь и впрямь постоянно боролся с главными человеческими слабостями и пороками, вложенными в него. И важность его заслуги даже не в том, что он их победил, а в самом желании сразиться с ними. Он был настоящим Человеком — способным превозмочь судьбу.

Гераклу оставалось лишь достойно умереть, что было отнюдь не самым легким делом. Этот колосс, который противостоял великанам и чудовищам, стихиям и армиям, бедствиям и порокам, казался неистребимым — ножницы Атропос зазубривались о его нить.

Женщина производит мужчину на свет, она же приводит его к погибели, если он слишком сопротивляется смерти. Чтобы покончить с Гераклом, потребовалось вмешательство любви, или, скорее, ее дурной разновидности — любви эгоистичной, негативной, пустой, требовательной, собственнической, стесняющей. Такой любви, в которой как раз любви-то и нет, которая к настоящей любви имеет такое же отношение, как матрица к медали.

Мойрам помогла Деянира. Она была сестрой Мелеагра, с которым Геракл подружился среди мертвых, когда спускался в Преисподнюю.

— Когда вновь поднимешься на землю, передай от меня привет моей сестре. Сам увидишь, как она красива!

В самом деле, Деянира была так красива, что Геракл женился на ней. Но вот однажды, когда они переправлялись через реку Эвен, кентавр Несс, которого Геракл приставил к этой реке перевозчиком, захотел силой овладеть Деянирой. Геракл пронзил его стрелой. Несс, умирая, шепнул Деянире:

— Намочи ткань в моей крови. Если когда-нибудь Геракл захочет бросить тебя, дай ему надеть ее. И ты вновь обретешь всю его любовь.

По крайней мере, позже Деянира утверждала, что расслышала именно это.

Она собрала и бережно сохранила эту кровь, которая в ее глазах была доказательством любви. Ради нее, Деяниры, убили и умерли. И какой убитый, и какой убийца! Один — исполин, полуконь, получеловек; другой — герой, получеловек, полубог!

Когда Геракл вернулся к своим трудам и Деянира стала видеть его долгими часами в задумчивости, молчаливым, отрешенным от всего, казалось, даже от удовольствий, она почувствовала себя обиженной, заброшенной, недооцененной. А ведь она так надеялась на это время возвращения, надеялась, что муж наконец будет полностью принадлежать ей одной! Она не знала, что герои не у дел редко бывают веселы. Геракл был при ней, но казался отсутствующим. Быть может, он горевал, что больше ему не с кем сражаться? Быть может, сожалел о прекрасной статуе, которую Дедал когда-то вылепил с него? Геракл испугался своего собственного изображения, опасаясь, что оно принесет ему несчастье, и разбил статую. Быть может, думал о Мегаре, об Омфале, о своих первых женах, о своих бессчетных любовницах... Порой он бросал на Иолу, прекрасную пленницу, привезенную из походов, такой взгляд, который Деянира не могла стерпеть. Но могла ли она стерпеть хоть один взгляд, обращенный не на нее?

Однажды, собираясь посвятить мне жертвенник, Геракл попросил новую одежду. Деянира дала ему тунику, которую вымочила в крови Несса. Едва надев эту тунику, он ощутил по всему телу ужасное жжение. Геракл хотел было сорвать ее с себя, но ткань прилипла к коже и срослась с ней; вместе с тканью он сдирал и лоскутья кожи.

Ни вода, ни масло, ни мази — ничто не помогало; ничто не могло исцелить раны Геракла или хотя бы умерить его страдания. Любое прикосновение заставляло его стонать; делать он ничего не мог, лежать тоже не мог — это становилось пыткой; сон был ему заказан. Боль истощала его силы, он уже не думал ни о чем, кроме нее.

Кровь Несса была отравлена, и яд проник в кровь самого Геракла. Но, как я вам уже неоднократно говорил, вещи существуют не только сами по себе, они также являются значением других вещей в других разрядах. Ужасная туника воплощала собою также угрызения совести. Деянира облачила убийцу кровью его жертвы. Для Геракла это было искуплением вины. Он помнил всех, кого сразил, уничтожил — иногда по необходимости, но часто без всякого проку. И теперь все эти прерванные жизни осаждали и пожирали его.

Когда Деянира поняла, что помогла уничтожить того, кого любила, она потеряла рассудок и покончила с собой.

Но Геракл по-прежнему невыносимо страдал и знал, что не может прекратить эти страдания. Туника Несса была также кое-чем третьим: старостью, ужасной мукой оттого, что жизнь прожита, — этой проказой, что наиболее болезненно разъедает тех, кто был самым активным и сильным.

Чтобы покончить со своими муками, а также чтобы остаться верным самому себе, Геракл покинул свое жилище и ушел в горы. Его сопровождали только племянник Иолай и друг Филоктет. Они поднялись на гору Эта, что между Фессалией и Македонией, неподалеку от Фермопил. Добравшись до вершины, Геракл терпеливо сложил огромный костер и лег на него. От дружбы он ждал последней услуги: попросил Филоктета разжечь огонь.

Могучий Геракл умер добровольно, не из страха перед жизнью, но из отказа слабеть. Это была его последняя победа.

Дорогие сыновья, я ждал его там! Когда его охватило пламя, я бросился к нему, вырвал из огня его тяжелое постаревшее тело и отнес на Олимп. И я даровал ему зрелость вместе с бессмертием. В вашей памяти Гераклу всегда будет сорок лет.

Благодаря Гераклу та эра была отмечена примирениями. Я смог убедить Геру оставить враждебность по отношению к моему чудесному незаконному сыну. Представил его как исполнителя пророчества, сделанного ею во время войны с гигантами, и сказал, что он и есть тот сын от смертной, который должен был помочь нам очистить землю от напастей. Я даже добился от Геры, чтобы она согласилась дать Гераклу в божественные супруги нашу дочь Гебу.

Таким образом, Геракл в бессмертии соединился с вечной Юностью. Этот брак стал его наградой и как будто окончательным искуплением. Разве способность сохранять молодость не есть ваша самая главная надежда и ваше самое чудесное завоевание?

Опираясь на палицу, склонив на львиную шкуру свою рыжую бороду, Геракл взирает на вас с высот Олимпа и времени — на вас, люди, на вас, его братья — и улыбается вашим свершениям. Обычно он держится рядом с Прометеем; их объединяет молчаливая вечная дружба. В память о своем наказании и избавлении Прометей носит на пальце кольцо, сделанное из бронзового звена его цепи, в которое вставлен камень с Кавказа.

Ганимед. Время Водолея

Столь решительно удалив Фетиду, я не испытывал от своего отказа меньше горечи. Столь обдуманно отдав Гебу Гераклу, я не испытывал меньше грусти. Замужняя дочь, неудавшаяся любовница; у меня стало пустовато на сердце. Любовь, которой отдаешься, или которой сопротивляешься, или которой хотя бы благоприятствуешь перед прочими — всегда причина для беспокойства.

Признаюсь, меня донимало беспокойство. Разве риск, открывшийся в том, что касалось Фетиды, не таился во множестве других нимф или богинь?

И я также ломал себе голову, кого призвать отныне к столу богов, чтобы разливать амброзию и одаривать улыбкой вечной юности. Кто, не слишком похожий на Гебу, но очень напоминающий ее, незаметно окружит меня своими заботами и как отца, и как любовника?