Книга Скиталец - Бернард Корнуэлл

— Конечно уверен! — Томас теперь явно пытался успокоить де Тайллебура, и это о многом свидетельствовало. Предыдущий день лучник начал с оскорблений и ненависти, но сегодня, к концу допроса, уже охотно помогал доминиканцу. Он выжил.

— Скит не умеет читать? — произнес инквизитор, расхаживая по комнате. — Ну что ж, меня это не удивляет. Значит, он не будет рассматривать книгу, которую ты оставил ему на хранение?

— Мне повезет, если он не использует ее страницы на подтирку своей задницы. Это единственное применение, которое Уилли Скит может найти для бумаги или пергамента.

Де Тайллебур натянуто улыбнулся и уставился в потолок. Долгое время он молчал, а потом ошарашил Томаса неожиданным вопросом.

— Так кто такой Ахалиин?

Юноша был застигнут врасплох и не сумел скрыть этого.

— Я не знаю, — промолвил он после секундного замешательства.

Доминиканец внимательно наблюдал за Томасом. В комнате вдруг воцарилась напряженность: слуги встрепенулись и к чему-то приготовились, а отец Кайлюс, перестав писать, воззрился на допрашиваемого.

Де Тайллебур улыбнулся.

— Я даю тебе один последний шанс, Томас, — произнес он низким голосом. — Кто такой Ахалиин?

Хуктон понял, что должен стоять на своем. Если ему удастся не сломаться на этом пункте, то допрос, по крайней мере на сегодня, будет окончен.

— Я никогда не слышал о нем, — сказал он, изо всех сил стараясь изобразить простодушие, — пока брат Гермейн не упомянул это имя.

Почему де Тайллебур ухватился за Ахалиина как за слабое звено защиты Томаса, оставалось для лучника тайной, но ход был умный. Если священник установит, что Томас знает, кто такой Ахалиин, станет очевидным, что он мог перевести хотя бы один из написанных на древнееврейском языке отрывков книги. А раз Хуктон солгал на допросе в чем-то одном, то он мог солгать и во всем остальном. Поэтому, не добившись признания, инквизитор дал знак прислужникам. Отец Кайлюс вздрогнул.

— Я уже говорил тебе, что не знаю, — нервно сказал Томас — Я правда не знаю, кто это такой.

— Но мой долг перед Богом, — возразил де Тайллебур, взяв у рослого слуги один из раскаленных прутьев, — убедиться в том, что ты не лжешь. — Он посмотрел на юношу словно бы с сочувствием. — Я не хочу причинять тебе боль, Томас. Просто я хочу знать правду. Ну же, скажи мне, кто такой Ахалиин?

Томас сглотнул.

— Я не знаю, — прошептал он, а потом повторил более громким голосом: — Я не знаю!

— А я думаю, что знаешь, — заявил инквизитор и приступил к пытке.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — молился де Тайллебур, прикладывая железо к обнаженной ноге Томаса.

Двое слуг крепко держали лучника. Боль оказалась сильнее, чем можно было вообразить. Хуктон попытался вывернуться, но не смог, ноздри его наполнились тошнотворным запахом жженой плоти, но он по-прежнему не отвечал на вопрос, ибо считал, что, будучи хоть единожды уличенным во лжи, тем самым обречет себя на еще худшие муки.

Где-то на задворках сознания, несмотря на страшную боль и собственные вопли, он продолжал верить, что если будет упорствовать, настаивая на своей лжи, то доминиканец ему поверит и прекратит пытку. Однако в состязании в терпении между мучителем и жертвой истязаемому не приходится надеяться на успех.

Второй прут раскалился, и его кончик был направлен на ребра Томаса.

— Кто такой Ахалиин? — спросил де Тайллебур.

— Я говорил тебе…

Раскаленное докрасна железо прошлось по телу лучника, от груди к животу. Плоть вспучилась, запахло паленым, но огонь тут же прижег рану, так что крови не было пролито ни капли. Пронзительный вопль эхом отдался от высокого потолка.

Прут отправился обратно в очаг, чтобы раскалиться снова. А Томаса тем временем перевернули на обожженный живот и, дабы пытка продолжалась без перерыва, засунули костяшки пальцев его левой руки в зажим лежащего на столе инструмента, назначения которого он поначалу не понял. Зато теперь все было ясно: это пыточные тиски.

Де Тайллебур закрутил винт. Томас заорал снова и потерял сознание, но брат Кайлюс быстро привел его в чувство, облив холодной водой.

— Кто такой Ахалиин? — повторил де Тайллебур.

«Какой глупый вопрос, — подумал Томас. — Как будто ответ имеет значение!»

— Я не знаю! — простонал он и взмолился, чтобы инквизитор поверил ему, но боль нахлынула снова. Самыми лучшими, за исключением полного забытья, были моменты, когда Томас пребывал на грани потери сознания: тогда казалось, что боль — это всего лишь сон. Дурной, страшный, но все же сон. И хуже всего бывало, когда он сознавал, что все происходит наяву, что его жизнь свелась к сплошным мукам, к одному лишь страданию, и сейчас де Тайллебур причинит ему еще более страшную боль, закручивая винт, чтобы расплющить палец, либо прижигая его плоть каленым железом.

— Ответь мне, Томас, — мягко обратился к нему доминиканец, — только ответь, и боль сразу прекратится. Ну пожалуйста, Томас. Или ты думаешь, что я получаю удовольствие от всего этого? Во имя Господа, я ненавижу пытки, поэтому, пожалуйста, ответь.

И Томас ответил.

Он объяснил, что Ахалиин был отцом тиршафа, а тот — отцом Неемии.

— А Неемия, — не отставал де Тайллебур, — кем был он?

— Хранителем чаши, виночерпием у царя, — прорыдал Томас.

— Почему люди лгут Богу? — вопросил инквизитор. Он положил обратно на стол тиски для пальцев, а три железных прута снова вернулись в огонь. — Почему? — спросил он снова. — Правда ведь все равно выходит наружу. С Божьей помощью. Итак, Томас, выяснилось, что ты все же знал больше, чем утверждал, и потому нам придется вскрыть также остальные твои обманы, но сперва мы поговорим об Ахалиине. Ты думаешь, что, цитируя книгу Ездры, твой отец намекал на то, что он сам обладает Граалем?

— Да, — сказал Томас, — да, да, да.

Он вжался в стену, его сломанные руки были скованы за спиной, а все тело превратилось в одну сплошную боль, но, возможно, боль прекратится, если он признается во всем.

— Однако брат Гермейн утверждает, что запись об Ахалиине в книге твоего отца сделана на древнееврейском. Ты знаешь древнееврейский, Томас?

— Нет.

— Так кто же перевел тебе этот отрывок?

— Брат Гермейн.

— И он же рассказал тебе, кто такой Ахалиин? — спросил де Тайллебур.

— Нет, — простонал Томас. Не было смысла лгать, ибо доминиканец наверняка все проверит, но ответ вел к новому вопросу, а тот, в свою очередь, мог вскрыть новые обманы. Юноша солгал. Томас понимал это, но отпираться было уже слишком поздно.

— Так кто же рассказал это тебе? — спросил де Тайллебур.

— Доктор, — тихо промолвил Томас.

— Доктор, — повторил инквизитор. — Ты опять обманываешь меня? Хочешь, чтобы я снова применил огонь? Какой доктор? Доктор теологии? Врач? И если ты попросил этого таинственного доктора разъяснить тебе смысл отрывка, неужели он не полюбопытствовал, зачем тебе это понадобилось?