Книга Похороны ведьмы - Артур Баневич

Было холодно, хотя ночью он чувствовал и слышал сквозь сон, как Ленда подбрасывает в костерок хворост. Делала она это профессионально, огня было почти что ничего, дыма не слишком много: очередная порция влажного топлива сохла около разогретых камней, и в землянке можно было спать. Но – ничего даром. Девушка в эту ночь поспала немного. И теперь ее сморило.

Она прижалась к его боку всем телом, даже голову держала около башмаков Дебрена, хоть это действительно были солидные башмаки из толстой кожи, и сквозь них трудно было делиться теплом. Под локтем он чувствовал ее колено – здоровое, потому что сейчас она лежала на животе. Правда, прикрылась охапкой еловых лап, но их было мало, и, несмотря на глубокий полумрак, Дебрен ясно видел, где заканчивается серая рубаха и начинается белое полное бедро. К счастью, Крблик, предыдущий владелец рубахи, был высоким, и полотно прикрывало довольно многое. То есть она меньше мерзла.

Странная мысль. Она не сняла капюшон и, если забыть о рубахе и не заслуживающих упоминания портянках, была наверняка голой. Не такие мысли должны были бы его тревожить утром рядом с почти нагой Лендой Брангго. Даже если б она сняла капюшон. Без волос она наверняка была некрасива. Но без бровей и ресниц он ее уже видел. И ему только с помощью заклинаний удалось, как она выразилась, "кончить". А ведь брови и ресницы – самое главное. Они создают оправу глаз.

Почему его беспокоит слишком короткая рубашка Ленды? Такие рубахи на таких девушках от начала веков убивают своей чрезмерной длиной. А она, чума и мор, ему не мать, не сестра.

Очень осторожно, как только мог, он коснулся подушечками пальцев того, до чего мог дотянуться. Хорошо, если б это была ступня, но он боялся пошевелиться. Под рукой оказалась лодыжка. Ладно, пусть будет лодыжка, отсюда недалеко и до пальцев ног. Хотя, честно говоря, он не помнил, чтобы кто-то когда-нибудь замерз именно в лодыжке. Так что это, пожалуй, не самое идеальное место, чтобы проверять, не ступил ли кто на прямую дорогу к воспалению легких. Или даже обморожению.

Его изумило то, что он почувствовал. Мягкий, покрытый гусиной кожей лед.

– Ничего страшного, – услышал он приглушенный голос и вздрогнул, но пальцев не убрал.

– Я тебя разбудил? Прости. У тебя ужасно холодные ноги.

– Я вообще вся холодная. – Она не пошевелилась, не пыталась отодвинуться. – Рядом со мной ты не согреешься. Так что лучше убери руку. Только попусту теряешь тепло.

– Согласен, попусту. – Он не отнял руку, хоть и не пытался делать ничего больше, только держал ее там, где она была. – Мы плохо лежим, княжна. Не пойми меня неверно, но нам надо держаться ближе. Рядом теплее.

– И веселей, да? – Она, кажется, усмехнулась. – Вон там у тебя Ганус. Облапай его, если так уж хочется.

– На нем кое-что есть, да и жира побольше, чем у тебя. Но ты права. Ляг между нами. Ганусу тоже прижаться не помешает.

– Лезть между двух мужиков? Я бы от стыда померла. Даже у мамы Дюннэ мало какая девка на подобное согласилась бы, хоть платили здорово.

– Ленда, я не шучу. Насколько я понимаю, ты хочешь здесь еще немного посидеть, а жечь костер не собираешься. Сейчас пока еще тепло, но будет все холодней. В том, что на тебе надето, ты полудня не дождешься.

– Тебя это волнует? Освободишься. Во Фрицфурд вернешься, на теплый пол.

– Мы можем вернуться во Фрицфурд вместе, – сказал он, глядя в покрытый ветками потолок. Потом ждал. Долго. Думал даже, что она заснула. Но нет, она не спала.

– Не знаю, стоит ли тебе верить. Но даже если стоит, если ты друг, а не враг, то запомни раз и навсегда: ничего, кроме дружбы, я тебе предложить не могу. Понимаешь? Ничего больше.

Теперь ждать пришлось ей. Недолго. Собственно, он давно знал, что услышит нечто подобное. Конечно, старался не думать об этом, но знание в нем было.

– Понимаю. Ничего больше. Хорошо, Ленда. Спасибо, что ты поставила вопрос открыто. Разреши, и я его поставлю. Если уж мы договорились о дружбе, то перестань лежать головой к двери. Еще войдет кто-нибудь и тебе ум-разум растопчет. Да и подумает вдобавок, что попал в колоду желудей, ляг по-человечьи, подружка. Я тебе ничего неприятного не сделаю, а Ганус уж скорее всего и не сможет.

Она фыркнула и приподнялась на локтях, чтобы бросить на него злой взгляд.

– Ты, зазнавшийся глупец, думаешь, я из страха перед твоим срамом так лежу? Осмотрись получше! Плечом к плечу втроем мы в этой норе хрена с два уместимся!

Она была права. Но не совсем.

– Рассуждаешь как баба. – Он одарил ее вызывающей усмешкой. – Исходишь из неверной посылки, что спать можно только на спине.

– А какое отношение пол имеет к… – Она не договорила. – Дьявольщина, помолчи! Предпочитаю не слышать. Не то еще тебе по зубам дам и вторую ногу себе испорчу.

– А ты не бей. Рубашка у тебя слишком коротка, чтобы друга в ней пинать. Ну так как, укладываемся по-новому?

– Отвянь!

– Ну-ну. – Он вздохнул, немного подумал. – Огонь разжигать не будешь?

– Чтобы они нас унюхали? И не подумаю.

– Тогда лезь в середину. То, что ты о жизни с трупом говорила, тебя тоже касается. Если ты тут помрешь, то создашь мне проблемы.

– Не помру.

– Можешь лежать, как сейчас, по собачьей моде нюхая наши ноги. Какое мне дело? Но посредине.

– Ты меня с суками не равняй, ладно? Не то встану и так разогрею, прививая тебе хорошие манеры с помощью топорища!

– Я о кобелях говорил, а не о суках. В друзьях я привык мужскую натуру замечать, а поскольку мы договорились быть друзьями…

– Ни о чем мы не договорились! – сердито крикнула она. – Я сказала "если". Если ты мне не враг, не лжец и не подлый предатель, то, возможно, когда-нибудь мы в лучшем случае станем друзьями. И никем больше. Именно в этом "никем" заключался смысл моего заявления, а не дружба. Потому что до дружбы со мной ты даже и не на полпути еще, чароходец зазнавшийся.

– Твое непонятное упрямство заставляет меня задать невежливый вопрос. Для начала хочу отметить, что ответ, каким бы он ни был, скорее всего ничего меж нами не изменит. Я так думаю. Потому что я тебя люблю за то, какая ты есть и что делаешь, а не за то, кто тебя зачал и родил.

– Э?.. – Она снова приподнялась, подозрительно глянула ему в лицо. Дебрен обнаружил еще одно достоинство в рубашке Крблика. Будучи длинной, она не была слишком просторной и прекрасно облегала девичью грудь. Картина вызывала боль, но боль приятную.

– Ты сирена, Ленда? Ну хотя бы наполовину? Или по какой-то из бабушек?

Он ожидал, что сейчас получит по носу обернутой портянкой ногой. Но вместо того чтобы ударить, она задумалась. Кажется. Было темно, и из-за капюшона ее лица видно не было.

– Нет, – сказала она наконец. – Что еще тебя интересует?

– Это не пустое любопытство, – объяснил он. – Есть вещи, о которых я спрашиваю, хоть даже еще и не на полпути. Но чтобы пройти эту вторую, большую половину пути, мы оба должны остаться в живых. Отсюда и мой интерес. Если б в тебе была холодная сиренья кровь, то мне не приходилось бы беспокоиться, что ты себе отморозишь почки и легкие. И ребенка.