Книга Магистр - Дмитрий Дикий

Епископ Джузеппе Рамиро Марконе, бормоча, выходит из кельи, проходит через храм в алтарь и долго молится перед Madonna Nera – иконой Богоматери византийского происхождения, выполненной в полный рост и изображенной в черном хитоне. Вполголоса: Пречистая Дева, не дай свершиться злу, пусть наша обитель будет достойна того великого дара, что прибудет сюда с минуты на минуту. Слышит шаги в пустом зале.

Граф Алессандро Тиччине склоняется перед настоятелем, прикладываясь лбом к тыльной стороне его ладони; тот благословляет его. Padre. Мы прибыли, и священная реликвия здесь, в наших руках. У меня письмо от его величества. Мне приказано отдать письмо, и лишь после этого – плаща… реликвию. С поклоном вручает конверт. Обеспокоенно: Впрочем, времени у нас мало, и мои люди уже в стенах монастыря.

Епископ, быстро пробормотав благодарение Господу, почтительно принимает письмо, пробегает его глазами. Немного бледнеет. Граф Алессандро, его величество предупреждает о возможных опасностях, угрожающих реликвии, как и всем нам, жаждущим укрыть ее от вандалов. Скажите, как прошла дорога? Не заметили ли вы чего-нибудь… кого-нибудь подозрительного? И у кого, у кого же драгоценный мандилион?[180]

Тиччине разводит руками. Синьор епископ, в Италии сейчас все небезопасно, а уж тот груз, что мы привезли, постоянно находится под угрозой. Поспешу успокоить вас: нас не преследовали. Последний покров Спасителя у меня. Вы готовы принять его на хранение?

Епископ, еле сдерживая волнение: Конечно! Скорее, пройдемте в крипту. Надеюсь, ваши люди следят за подступами к монастырю, да святится имя святого Гульельмо, что заложил его в горах! Ведет Тиччине в алтарь. Тот колеблется: прибывших всего трое, и оставить снаружи ему некого. Следом за Тиччине входят еще двое, они несут небольшой ларец, закрытый на несколько замков и выглядящий очень тяжелым.

Генрих фон Зауберер, пригнувшись, добирается до первого ряда деревьев, окружающих монастырь, выглядывает из-за ствола. Шепчет человеку за соседним деревом: Donnerwetter![181]Говорил, надо брать их прямо в поезде. Других дорог сюда нет, не пешком же они пришли! Сидели в лесу три дня! Все эти разглагольствования про «союзника-Муссолини» – scheisse[182]. Эти типы не имеют отношения к дуче, а король Виктор – такой же Победитель, как я бенедиктинец. Надо брать эту лавочку штурмом, Франц.

Франц Умвельт, с сомнением: Как-то чересчур это, Генрих, размахивать пушками в доме Бога. Мы все-таки искатели истины, а не головорезы без чести и совести. Давай подождем. Или, по крайней мере, поговорим с ними. Нельзя штурмовать монастырь.

Зауберер, хмуро: Какой Бог, Франц? Они же католики, никакого Бога у них нет! Из-за беззаконий чертова папы Александра VI наша Реформация и получилась. Ладно, будь пока по-твоему. Помолчав: Ты его видел? Он должен быть здесь. Это так же важно, как мандилион.

Умвельт, не менее хмуро: Не видел и, признаться, не страдаю. Я бы предпочел скинуть на него с крыши что-нибудь тяжелое, а не силами мериться.

Зауберер, приглядевшись: Вперед. Выходят люди короля. Рванувшись было, останавливает Умвельта резким жестом и указывает на другую сторону площадки перед конусовидной лестницей, ведущей в монастырь. Оттуда, со стороны железной дороги, бегут военные; их шестеро. Люди Муссолини! Черт побери! Их только не хватало! Из монастыря выходят сопровождающие плащаницы и видят людей Муссолини.

Умвельт, негромко: Стоим, Генрих. Этим ребятам сейчас будет чем заняться. Надо зайти с другой стороны, пока заварушка только начинается. Будем умнее, чем эти маслиноголовые. Неприятно улыбается.

Люди Муссолини бегом пересекают площадь и берут на мушку людей короля. Их что-то беспокоит: один из группы, только начав движение, вскрикивает, взметнув руки, роняет пистолет и падает на камни. Крови не видно, но человек либо без сознания, либо мертв.

Сержант Бомбарди, целясь в Тиччине: Где плащаница, предатель?

Тиччине, вкрадчиво: Это я предатель? Я рою землю носом за процветающую Италию, а вот ты кому служишь, ищейка? Своему безродному Бенито? Выхватывает револьвер и стреляет в ногу Бомбарди. Презрительно: Набрали плебеев! Вчера у плуга, а сегодня, смотри-ка, – сержант! Всеобщее замешательство. Оставшиеся пятеро военных не решаются стрелять в Тиччине и его спутников, ощетинившихся пистолетами. Пятеро против троих, за спиной которых монастырь, набитый историей и чудотворными реликвиями, и Туринская плащаница – перевес небольшой. В конце немой сцены еще один человек Бомбарди без видимой причины вскидывает руки и падает, снова без следов крови. После короткой ожесточенной борьбы противники короля захватывают Тиччине, застрелив его спутников.

Бомбарди, фанатично блестя глазами и держась за раненую ногу: Где реликвия, Тиччине? Говори, или муки Спасителя покажутся тебе материнской лаской!

Тиччине, спокойно: Ха, так ты, должно быть, и есть тот самый Бомбарди из Калабрии? Прославился тем, что за дуче родного брата запихнул под виноградный пресс? Думаешь на своей ретивости в рай въехать? Издевательски: Я и не вспомню, где она: куда-то положил, а куда – бог весть. В монастыре. Спросите у монахов, если они не запамятовали. Подручный Бомбарди припирает Тиччине к стене, не убирая пистолета.

Бомбарди, ковыляя, подходит. Жарко дыша в ухо Тиччине: Я б тебя давно пришил, малыш, если б не знал: епископ не скажет, где покров. Монахи эти – святые все как один. Так что скажешь сам. Чем быстрее, тем лучше.

Совместная группировка нацистов и Совета Торн тем временем обошла монастырь через лес и проникла в здание через служебные помещения; к ней присоединился невысокий плешивый человек со странными мучнистыми глазами. Он держит полый шар, будто сплетенный из золотых нитей, какие-то из них яркие и совсем новые, а какие-то – тусклые и позеленевшие. В орнаменте плетения можно разобрать повторяющуюся букву L и стрелу, напоминающую копье. Внутри горит огонек, он делается все ярче.

Альберт Файнс, негромко: Ланцол совсем рядом. Надо торопиться.

Епископ стоит на коленях перед изображением Богоматери в своих покоях. В какой-то момент, почувствовав постороннее присутствие, он, вздрогнув, оглядывается, но убеждается, что дверь закрыта, лишь чуть покачнулась портьера у окна. Справившись с собой, он продолжает молитву, даже когда дверь вылетает от удара. Епископ не оборачивается, хотя слышит немецкую речь. Сохраняя полное спокойствие, заканчивает молитву, медленно поднимается и смотрит на людей, возглавляемых плешивым человеком с шаром в руках. Что вы делаете в моей обители, синьор?