Книга Бельский - Геннадий Ананьев

— Да, такова моя воля, — поддержал Годунова царь Федор Иванович. — И пусть не вызовет ни у кого из вас, бояре, зависть столь почетное поручение не думному боярину. Местничество в столь великом деле можно не брать во внимание.

После таких царевых слов никто, понятное дело, не посмел возразить, предлагая кого-либо из думных бояр, и Борис заключил:

— Стало быть, принято, — и к дьяку: — Продолжай оглашать.

Бельский вполуха слушал дальнейшую роспись, он и радовался тому, что отделался почетной ссылкой, ибо уже окончательно заключил, что Борис знает все, и в то же время осознавал, как опасна для него эта ссылка: все может случиться еще по дороге к Северскому Донцу, но скорее всего либо во время поиска места для города-крепости перехватит его засада, либо геройски погибнет он в одной из стычек с крымцами, которые непременно узнают о стройке и не дадут спокойно возводить крепость на их излюбленном для доходов пути и почти в подбрюшье Перекопа.

«Потребую достаточно силы из стрельцов и детей боярских. Не откажет Федор Иванович. Еще соберу своих боевых холопов из всех шести вотчин и поместий, сняв по доброй половине. И еще — ни одного неосторожного шага. Ни одного!»

А к тому времени как он встретился с царем, дабы поговорить обо всем нужном для выполнения столь важного поручения, Богдан обдумал еще одну просьбу.

— Как только я начну закладку новой крепости, крымцы тут же поспешат устроить налет. Возмутятся и ногайские мурзы, кто липнет к руке крымского хана. Бью, поэтому, государь, челом, чтобы при нужде я мог бы собрать в крепости достаточную рать. Поручил бы ты, государь, Разрядному приказу расписать под мою руку воевод Белгородского, Старого и Нового Осколов, Корочинского, а если посчитаешь возможным, то и Тульского.

— Тульского — нет. А в Белгород, Старый и Новый Осколы, в Корочи велю Разрядному приказу готовить мое слово.

— Благодарю тебя, государь. А если позволишь, есть еще одна просьба.

— Как не позволить. Важное дело — новая крепость. Получишь все, что сочтешь нужным.

— В низовьях Северского Донца лесов почти нет, поэтому бью челом, государь, дома рубить в лесах верховий Донца, затем сплавлять по реке до места. И еще рубить в лесах по берегам Оскола. По нему тоже ловок сплав.

— Будь по-твоему. Шли туда артели. Завтра же я отправлю гонца с моей волей о подчинении тебе воевод, о каких договорились, и с разрешением рубить по твоим чертежам новую крепость.

Богдан мог быть весьма доволен успешным разговором с царем, если бы он по доброй воле ехал строить новый город, но он — изгнанник. Раз, однако же, этого не избежать, нужно выжимать все, что необходимо для успешной работы и для обеспечения безопасности.

Несколько дней он провел в Разрядном приказе, верстая необходимую ему рать, и добился многого. С собой из Москвы он берет полусотню выборных дворян, более двух сотен детей боярских, отряд наемников. Их, верно, Бельский не хотел бы иметь, но дьяк настоял, и Богдан понял, что они подсунуты Борисом.

Пришлось смириться.

Зато важный успех в другом: по дороге к Северскому Донцу к нему присоединятся почти три тысячи казаков и стрельцов. В Кромах они станут его ожидать, в Корочах и Белгороде. А при нужде он снимет часть порубежников и городовой рати с засек Белгородской и Корочинской, из Нового и Старого Осколов. Тоже около трех тысяч ловких и храбрых мечебитцев и стрелков.

И все это не считая двух сотен личных боевых холопов, за которыми уже посланы гонцы. Это его надежная личная охрана, личный резерв.

На сбор рати и на выход ее к месту сосредоточения — месяц. А вот артели плотников и лесорубов к месту работы уже начали отправляться одна задругой. Пока не многолюдные. Они пополнятся мастеровыми в Осколах и Белгороде. Там же найдутся и сплавщики, хорошо знающие реки.

И вдруг в этот колготной, но все же размеренный ход подготовки к выезду на Северский Донец ворвалась страшная новость, хотя и ожидаемая, все равно много изменяющая, требующая новых срочных действий: глухой ночью в ворота его усадьбы в Белом Городе постучал Афанасий Нагой. Бельский, понявший, что не просто так среди ночи пожаловал нежданный гость, не впустил его в дом и даже не открыл ворота, а вышел к нему сам, чтобы выслушать, какое лихо привело его в Москву.

— Дмитрия зарезали. Убийц растерзали. Углич кипит возмущенный. Угличане готовы повторить самосуд над всеми подозреваемыми в соучастии к свершенному злодейству.

— Чего это ты — ко мне? Дорого нам может обойтись твой ночной приход. Спеши к Фроловским воротам и проси разбудить царя.

Афанасий Нагой обиделся.

— Иль сосунок я, ничего не смыслящий? О злодействе ты и завтра мог узнать, это правда. Меня иная нужда вынудила к тебе: Мария отравлена. Скрутило ее, спасу нет. Волосы посыпались. Есть ли у тебя зелье противоядное? Может, успеем спасти?

— Пошли, — решительно позвал Афанасия Бельский и повел его к Конраду.

Тот спросонья не сразу взял в толк, какое нужно противоядие, еще и еще спрашивал Нагого, как проявляется недуг у вдовствующей царицы и, наконец, изрек:

— Отрава не быстрая. Недели две до кончины ее. Ты успеешь доставить ей нужное питье. Оно у меня есть.

Афанасий сыпанул из калиты[31]на стол золотые венгерки и порывисто поблагодарил Конрада:

— Дай Бог тебе многих лет жизни!

Он сам намерился было скакать в Углич, но Богдан воспротивился:

— Слугу верного шли. Денег не жалей, чтоб коней чаще менял. Бог даст, успеет. Сам же в Кремль. О встрече со мной и Конрадом — молчок.

— Само собой.

Воротившись домой, Бельский строго предупредил воротниковых стражников:

— О ночном госте — ни слова. Даже женам. Распустите язык — поедете валить лес в Оскольских лесах для Царева-Борисова, нового города! Ясно?

— Не сомневайся, боярин. Наше дело какое: спим всю ночь, если как и нынче, никто нас не потревожит.

Утром Богдан не раньше обычного приехал в Кремль. Там уже все были на ногах. Дым уже коромыслом. Срочно созывалась Дума, к царю был зван тайный дьяк для совета, кого послать проводить розыск, и это весьма огорчило и насторожило Бельского: его, оружничего, обошли вниманием. Решился поэтому на прямой разговор с Борисом.

— Разве ты забыл, кто оружничий? В чьих руках сыск? Иль чин мой снят с меня?

— Нет. Да и не осмелится царь снять то, что дано его отцом. Ты есть и останешься оружничим, но нынче у тебя столь важный государственный урок, что отрывать тебя на розыск нельзя. Это не моя воля, Богдан, а воля государя нашего, все мы холопы которого. Тем более, что в Угличе дознавать нечего. Несчастный случай. Так мне донесли, и я верю этому. Государь тоже.

Выходит, опоздал он. Годунов опередил его, и теперь в Углич поедут угодные Борису Федоровичу люди и преподнесут такой доклад, какой будет угоден великому боярину.